Думаю, при упоминании моего ателье возникает недоумение: чего было так беситься на порванное платье и почему бы не зашить его самостоятельно? – и в отсутствии иной информации можно представить себе душное заведение с вещами, которые шить не стоило, но у меня иное ателье. Если существует что-то, способное унять мой страх перед будущим или злость на семью, то это мое ателье. Потому что это бельевое ателье, и я шью в нем самые тонкие, самые льстящие, самые нежные и великолепные изделия. Моим клиенткам не надо худеть или поправляться, сушиться или качаться: все может решить крой и цвет вещей, невидимых большинству.
Я всегда любила женщин. Женщин с короткими седыми волосами, необъятных женщин, которые складывают руки на гигантской низкой груди, юных стерв с гладкой смуглой кожей, кукол с мягкой попой и жестким сердцем. Их внешность мне всегда была бесконечно интересна: что они делают с собой, что я могу сделать с ними. Мое влечение к ним становилось все более очевидным, однако желая смотреть и влиять, увлекаясь красотой или странностями, сознавая, что я вижу обольстительное в них, я всегда знала, как сильно это влечение отлично от того, которое вело бы от любования к необходимости обладать.
Собственный пол знаком женщинам еще меньше, чем противоположный, о себе они знают меньше, чем о своих любовниках, отказывая во внимании другим женщинам, они не обращают его и на себя. Полная фигня кажется им сексуальностью, пуш-апы, из которых можно сшить матрас. Они прячут свою грудь с остервенелым тщанием, и маленькая грудь проводит всю свою жизнь в заточении, и за нее постоянно приносят извинения чужим людям – каждой продавщице в бельевом отделе, каждому новому любовнику, всем подряд, а большую они закрывают так, что она превращается в еще одну, длинную и широкую, складку жира. Они портят линии своих тел, впихиваясь в белье на размер или два меньше настоящего, как будто в любую минуту к ним подойдет судейство, оттянет бирку и громко завопит: Эль! Икс эль, икс икс эль! Или, что худеньким кажется еще хуже, еще стыднее, судейство вздохнет и презрительно прошепчет: у нее широкая спина и совсем нет груди, у нее – вы только подумайте – 85А. Потому что в отдельных случаях еще позволительно быть мечтой педофила и носить 70А, но все, что А, и притом больше 70 – это позор, и все вокруг кричат маленькой груди, как Белоснежке, спасающейся от мачехи: беги, прячься и никогда не возвращайся назад.
Не могу сказать точно, когда и почему я решила остановиться именно на этом занятии, и не то чтобы я маниакально верила в свою звезду, но на мою твердость в выбранной стезе влияет вопрос, невольно возникающий в моей голове по разным поводам: а не бред ли это? И ответ почти всегда – бред, полнейший бред, и только когда я спрашиваю себя, а не бред ли, тратить столько времени, так нездорово много времени