Между тем войско тронулось в путь, но Хусейн придержал коня, пока с ним не поравнялся Рахим.
– Его высочество прогнал меня, – сообщил он сыну, понизив голос до полушёпота. – Мне придётся доживать свои дни в Хумаде. Теперь ближе всех к нему ты, сынок. Я поручаю его тебе. Береги моего ученика как зеницу ока.
– Не волнуйтесь, отец, – ответил Рахим, – вы же знаете, я люблю его, как родного брата. Но почему вы поехали с нами? Разве вам не нужно вернуться в Алькадир за своими вещами и слугами?
– Царевич велел мне ехать с войском до развилки. Он не хочет, чтобы я вернулся во дворец, – Хусейн горько усмехнулся, – вероятно, опасается, как бы я не причинил какого-нибудь вреда его возлюбленной. Эта любовь к служанке княжны доставит ему немало неприятностей. Ради Аллаха, сынок, не позволяй ему делать глупости, но в то же время не старайся заменить ему меня. Наш малыш уже вырос и не нуждается в наставниках. А насчёт моих вещей и слуг не беспокойся. Я послал за ними своего конюха.
Глава
6
– Я всё-таки не понимаю, как можно оставаться равнодушной к такому блистательному мужчине, – заявила Ферида, сидя на зелёной кочке и сосредоточенно разглядывая узкий мысок своей сафьяновой туфельки.
Стоя на коленях, Гюльфем собирала апельсины с нижних ветвей дерева в широкий подол туники, отделанный плетёной тесьмой. Услышав это неожиданное заявление, она выпустила из рук подол, и спелые оранжевые плоды посыпались в траву.
– О чём ты? – В чёрных глазах Гюльфем заплескались недоумение и страх. – Ты что, перегрелась на солнышке?
Ферида подняла апельсин, медленно очистила его и разделила на две половинки.
– Я знаю, что наследник престола неравнодушен к тебе. Это раз, – она отделила одну дольку от половинки апельсина. – Я знаю, что он прислал тебе из военного лагеря целую кучу записок и писем. Это два, – она отделила ещё одну дольку. – Наконец, мне известно, что к письмам прилагались золотые колечки и прочие очаровательные пустячки. Это три.
Девушка подняла ладонь с тремя дольками апельсина на уровень глаз обескураженной Гюльфем.
– А теперь оцени, Гюль, сколько, по-твоему, может стоить подобная информация? – c усмешкой спросила Ферида. – Сколько ты дала бы мне за неё? Ты ведь не хочешь, чтобы кто-нибудь ещё, кроме меня, узнал о его любовных записках?
Гюльфем выдавила жалкое подобие улыбки.
– Ты ошибаешься, Ферида, – пролепетала она, сравнявшись цветом лица со своей белой туникой. – Его высочество не присылал мне никаких записок.
– Тогда отчего ты так побледнела? – усмехнулась рыжеволосая рабыня. – Впрочем, если не хочешь купить моё молчание, я пойду к госпоже. Уж она-то непременно оценит мой товар.
– Ты не посмеешь! – воскликнула Гюльфем.
– Ещё как посмею, дорогуша, и не побоюсь, как бы она в сердцах не