Потом быстро оделась и сказала матери:
– Я скоро вернусь.
Сложенные листы со схемами она спрятала в валенок под стельку.
Минут через сорок она вернулась весёлая и довольная.
Мать не спрашивала у Любы, куда она ходила и зачем. Она поняла, что этого ей лучше не знать.
Через три дня прилетели бомбардировщики с красными звёздами на крыльях и начали скидывать бомбы на край леса, где велось строительство. После бомбежки, спустя некоторое время, пятеро немцев принесли гауптмана; его контузило. А несколько солдат были убиты.
Валентина Никаноровна и Люба поочередно ухаживали за Фридрихом Паульсеном, а в коридоре неотлучно находился и спал на полу немецкий солдат.
Два раза в день из Крюково привозили доктора, потому что Фридрих Паульсен категорически отказался лечиться в госпитале. Доктор внимательно осматривал больного и каждый раз всё более оптимистично говорил:
– Зер гут! Зер гут!
Действительно, дело шло на поправку.
Хотя гауптман и болел, но время от времени приходил в себя и требовал продолжения стройки. Немецкий солдат убегал передавать его приказания, а потом возвращался обратно.
25 ноября вечером раздался звонок. Валентина Никаноровна опрометью бросилась в горницу. По комнате прохаживался гауптман, и его молчание было зловещим. Он спросил:
– Люба и ты ни с кем не общаетесь?
Трясясь от страха, Валентина Никаноровна упала перед ним на колени и испуганно зашептала:
– Нет, нет! Мы ни с кем не общаемся! Дом, скотина во дворе – вот наши маршруты.
Видя такую покорность, немец слегка смягчился, но проговорился:
– Мои солдаты видели человеческие следы невдалеке от вашего дома. Он стоит на отшибе. Не приходили ли сюда партизаны?
Валентина Никаноровна заохала:
– Да разве ж такое может быть? Какие партизаны! Мы никому не нужны и нам никто не нужен!
Но немец оставался задумчивым. Неожиданно он взял шнурок и дернул два раза, требуя Любу. Девушка пришла без промедления.
– Люба! Ты можешь подтвердить слова матери?
– Какие? – удивилась Люба.
– Как проходили твои дни, когда я был занят на стройке или болел?
Люба ответила слово в слово, как раньше говорила мать.
Немец сел на стул. Опять помолчал.
Люба подошла к нему, прижала его голову к своей груди и поцеловала в щеку:
– Фридрих! Милый мой! Я так рада, что ты выздоровел! Не мучь себя напрасными подозрениями, эта бомбежка не смогла отобрать тебя у меня. Осталось пятнадцать дней до того момента, когда я полностью растворюсь в твоих объятьях.
Фридрих улыбнулся и пригласил всех на кухню ужинать.
Он принёс бутылку шнапса, но Люба решительно убрала её со стола и отнесла обратно в горницу. Гауптман опешил:
– Ты что себе позволяешь,