На этих картинах смеются прекрасные женщины и мужчины, вьются волосы и листья, смыкаются руки вокруг любимых плеч, улетают самолеты в один конец и рвутся бомбы, болит душа и бесконечно снятся сны.
Сны о совсем ином прекрасном мире, в котором, конечно, ничего не будет иначе, потому что его населят все те же люди. «Мы такие, – говорит нам в уши авторский голос, – и я такая, и вы такие. Лучше не станет, но давайте об этом поговорим».
Давайте об этом поговорим.
I. Буквы
«Всё началось с того…»
Всё началось с того,
что я разучился говорить.
Слова рассыпались, словно горох,
раскатились по углам, напрасно
выворачивал пустые карманы, рылся в словарях.
Слова перестали что-либо обозначать и значить,
а стало быть, потеряли для меня всякий смысл.
Я стал их путать и перевирать,
ведь время – это совсем не «время»,
дорога – вовсе не «дорога»,
а «я хочу быть с тобой» едва ли выражает
даже тысячную долю того, что я чувствую
по отношению к любимому человеку.
Я решил, что будет намного лучше
просто молчать и наблюдать.
Тогда я увидел, что сгустки
потерянных, забытых,
невостребованных мною слов
висят в воздухе, дрожат, как мираж,
как раскаленная плазма над языками пламени,
над автотрассой в знойный летний день.
Можно просто их касаться
своим сознанием
и передавать другим.
Потом я разучился есть:
забывал, не хотел тратить на это время,
не понимал, зачем это нужно —
напрягать челюсти, мускулы языка, горло,
чтобы протолкнуть то, что называется едой,
внутрь себя и прислушиваться,
что же там происходит.
Я перестал одеваться.
Ходил простоволосый, нагой.
Моя кожа обветрилась, огрубела,
тело покрылось сыпью и пылью,
грязью, проказой, коростой-корой.
В довершение всего я разучился ходить.
Я остановился посреди тротуара,
запрокинул голову,
протянул руки вверх
навстречу небу
навстречу солнцу
и просто стоял
долго стоял
долго-долго
очень долго
долго-долго
догола
годы
голый
долу
до
Вот так я превратился в дерево
«Крохотные снежные барсы…»
Крохотные снежные барсы,
живущие в моем портсигаре,
с наступлением ночи выходят украдкой,
осторожны, как ангелы, чутки, как дети,
незаметны, неслышны, —
едва уловимы их тени
в светло-палевом отблеске лунного света.
Они кормятся патокой
прочь уплывающих сновидений —
сладковатой тягучей бессмысленной
легкой, как воздух,
и дают оседлать себя призракам – духам умерших,
новым душам, еще вознестись не успевшим.
Мчась по воздуху ввысь,
рассыпаются сотней мохнатых искристых
мотыльков, нимфалид, махаонов, огнёвок, ночниц,
превращаясь в пыльцу, серебристую звездную пыль,
ниспадая на землю пушистыми хлопьями пепла —
облачками воздушными – дымкой – клочками тумана,
оседая, свиваясь в кольцо – колесо – карусель
темных, плавно кружащихся
листьев – чаинок – махорочных крошек – снежинок,
обманувших часы, огибающих времени ход,
непреложно стремящихся лишь к маячку сигареты,
заблудившихся, не отыскавших
приют – утро – пристань – постель,
безнадежно потерянных, сбитых со следа.
Уплотняясь в душистый шершавый
рассыпчатый крупный табак,
возвращаются барсы в шкатулку с секретом.
Гамлет
О,