наверняка пугающими. Прежде всего, существа, наделенные самосознанием, ощущают себя обособленными от мира природы, неотъемлемой частью которого они были ранее. Теперь они воспринимают себя как противостоящих миру – настолько огромному, что они выглядят карликами по сравнению с ним, и все это внушает им чувства слабости, уязвимости и даже беспомощности. Этот мир также кажется обладающим чудовищной силой, отчего они острее сознают собственное сравнительное бессилие. Пожалуй, наиболее близкой будет аналогия с человеческим младенцем, который после появления на свет испытывает одновременно чувства обособленности, слабости, зависимости и беспомощности. Однако в тот момент истории, который я сейчас пытаюсь вообразить и описать, те же чувства испытывали взрослые, но травмированные человеческие существа. Они как будто вышли из своего тела и посмотрели на него извне. Первым порывом было найти способ вернуться обратно в лоно природы, восстановить свою зону комфорта. Им хотелось укрыться внутри чего-то большего, чем чувствовали себя они сами. Мир природы, от которого самосознание, в сущности, обособило их, был полон сил, непонятных им и никогда прежде не побуждавших их задуматься. В этом мире было солнце, которое на их глазах восходило на востоке, путешествовало по небу и заходило на западе. Солнце приносило тепло и свет, в которых они нуждались. Ночью оно исчезало, и надвигались страх, мрак и холод. Наши средневековые предки выразили все это в молитвах об избавлении их от «страхов ночных»
[10]. На небе появлялось светило поменьше, которое в конце концов было названо Луной. Оно слегка рассеивало ночной мрак, но постоянно меняло размеры, превращаясь из целого светящегося диска в тонкий серпик. Иногда казалось, что какое-то гигантское чудовище откусило от него часть. Наконец лунный свет исчезал, воцарялся кромешный мрак, и лишь на третий день появлялся новый светящийся серпик, который в последующие дни понемногу рос и становился ярче, пока не начинал сиять в полную силу, – только для того, чтобы снова угаснуть. Эти изменения вида Луны стали первым способом вести счет времени. О прошлом говорили, что оно случилось «много лун назад». Наши календари до сих пор свидетельствуют о двенадцати сменах фаз Луны в год, а также пяти с четвертью сутках, которые люди добавили к году разными изобретательными способами, чтобы календарь и времена года оставались сравнительно постоянными.
В том же таинственном небе ярился ветер, с него проливались ливни, в нем полыхали молнии и гремели раскаты грома. Дождь напитал ручейки и реки; они прорезали иссушенную землю, даря ей воду, а вместе с ней и жизнь. И все эти реки, большие и малые, в конце концов впадали в огромные водоемы там, где кончалась земля. Эти океаны, как их назвали впоследствии, нескончаемой чередой волн бились о землю, – с неутомимым, а иногда и свирепым постоянством. И все это, как полагали люди, пребывало в природе вечно, а иным и новым в ней стали обособленные очаги самосознания, которые сомневались,
