Черновик. Сергей Чилая

заданное движение. И, вспоминая текст из учебника психиатрии: «Двигательная персеверация при каталепсии», двинулся в отделение. И не оглянулся на композицию свою.

      Ночью «Скорая» привезла в психушку Киру Кирилловну. В процедурном кабинете она наложила ему на лицо дюжину швов атравматическими иглами. Его снова потрясло всегдашнее удивительное Кирино умение манипулировать тонкими, сухими и длинными пальцами художника, что странно смотрелись при грузном теле. И сожалел, что хирургические произведения не выставляются на обозрение.

      Кира достала из сумку бутылку «Варцихе». Оглянулась в поисках подходящей посуды. Отпила первой из горла. Протянула бутылку. Они сидели и молчали, изредка прикладываясь к горлышку. Он иногда касался пальцами швов на лице, стараясь оценить масштаб разрушений.

      – Отвезу тебя в Клинику, – сказала Кира. Здесь грязно. Швы нагноятся. – Отхлебнула, провела длинным пальцем по губам. – Что ты сделал с ними?

      – В Клинику с таким лицом?

      – Как тебе удалось? – настаивала Кира.

      – Не знаю. Это – не я.

      – Они сами? – начала раздражаться Кира. – Набрался ты здесь премудростей. Позвоню Гомберше, чтобы выписали из гадючника поскорее.

      Грета вызвала его для внеплановой беседы на следующее утро. Он ожидал серьезной трепки и задержки с выпиской, но профессор была на удивление миролюбива и, похохатывая, разглядывала изуродованное лицо. Попросила сестру принести кофе, вытащила из сумки кусок торта, завернутого в пергаменную бумагу:

      – Поздравляю. Теперь вы точно знаете состояние своих духовных и физических сил.

      Он удивленно уставился на нее.

      – Да, да. Вчера вечером вам пришлось испытать их. Пейте кофе… растворимый… родственники больного втюрили… – Грета делала паузы все более продолжительными. – Мы с Кирой Кирилловной решили не сообщать об инциденте в милицию… что бы не портить ваше возращение… на службу… выпишем через пару дней… Согласны? Вот и хорошо…