После окончания линейки родители собрались уходить. У меня было желание вцепиться в кого-нибудь из них и завопить, что есть мочи. Вопить до тех пор, пока родители не сжалятся и не заберут меня обратно. Но зачем? Они всё равно уедут. Для меня это пройденный этап – меня уже клали в больницу одну. Родители уезжали, реви – не реви. Вот и сейчас, мама с папой тоже уедут.
В классе дети сильно шумели, играли, резвились. Мальчишки катали машинки по партам и полу. Повсюду сновали воспитатели, учителя и чьи-то родители. Мне стало так плохо от того, что я теперь здесь одна! Одна среди этой жужжащей, живущей своей жизнью массы людей. Им дела нет до меня и моих страданий. Я горько зарыдала. Поразительно, но я рыдала так не день, не два, а несколько лет подряд, не пропуская ни одного дня и ни одной ночи. Я безумно тосковала по родным и привычной обстановке. Мне предстояло провести здесь времени больше, чем вся моя жизнь до этого момента.
Здесь жизнь тянулась длинной серой лентой. Всё четко по распорядку. В половине восьмого подъем, зарядка в коридоре, строем на завтрак, есть застывший манный блин, пить светло-жёлтый пресный чай, а потом переодеваться и на занятия. После занятий обед и тихий час. Во время тихого часа нам строго запрещалось открывать глаза и рот. К вечеру полдник с компотом и двумя галетами. С 17:00 время самоподготовки. В 19:00 ужин и в половине девятого спать. Всё по звонку, по команде воспитателя или учителя.
Кормили плохо, возможно потому, что в перестраивающейся стране творился полный хаос. Столовую интерната снабжали гнилой капустой и соевой тушенкой. Сладкого не давали вовсе. Мы лакомились хлебом, да и тот редко бывал свежим. Хлеб завозили сразу на неделю, и, пока он лежал и черствел, мы доедали оставшийся с прошлой недели. Не часто совпадало так, что оставшийся с прошлой недели хлеб закончился, а свежий только закупили. Но если такое случалось, он становился деликатесом без всякого преувеличения.
Я, избалованная разнообразной маминой стряпнёй, почти не ела.
– Ничего! – рассуждали мои воспитатели. – Голод не тетка, проголодаешься и начнешь кушать.
Для меня до сих пор остается загадкой, как я наедалась одним только хлебом! Я убегала от взрослых во время обеда и ужина. Я пряталась в туалетах, шкафах и под кроватью, лишь бы только не ходить в столовую. Я не хотела ходить в столовую не только потому, что нас кормили невкусно и однообразно, но еще и потому, что поход туда напоминал мне конкурс «музыкальные стулья», когда одного стула не хватает, и все наперегонки, сшибая и оттесняя друг друга, жаждут занять свободные места, количество которых стремительно уменьшается. Мне часто доставалось за нерасторопность. Правила этой игры были просты: кто первый добежит до стола и успеет схватить куски пожирнее, тот и победитель. А если успеешь незаметно прихватить чужой кусок, считай, выиграл супер-игру, а значит будешь гарантировано