– начинать без его девушки. Хотя он не настаивал, наоборот – говорил, что этикетом стоит пренебречь. Но мы всё же её дождались. Правда, Катино появление сохранилось в нашей памяти опционально, потому что главным героем того момента стал Федя. Он скромно шёл сзади, очень стеснялся и, наверное, хотел быть менее заметным, что, конечно, не представлялось возможным. Когда я посмотрела на него первый раз, мне показалось, что лужайка, очень просторная, надо заметить, моментально сжалась – такой он был огромный. Впечатление производил особенное – человек с внешностью былинного богатыря, – так если бы богатыри носили конверсы и потёртые джинсы, в пограничном состоянии между гранжевым винтажом и кандидатами на свалку, – и глазами ретривера. Федя оказался добрым, умным, весёлым и очень скромным – про его родителей, сценарии и награды мы узнали гораздо позже и совершенно случайно. В тот вечер выяснилось, что он любит готовить и потрясающе печёт – Катя нехотя сказала, что пироги, которые они привезли, ручной Фединой работы. А он, опять же из скромности, это скрыл. Мы разговаривали с Федей весь вечер, много шутили, и не могли понять – в чём подвох? Зачем-то же Катя его привела? Всё стало понятно, когда Федя выпил. Не так, чтобы очень много для человека его комплекции, хотя меня такая доза убила бы сразу. Как потом выяснилось, пьёт он в основном от волнения и с тоски. Случается это, слава Богу, нечасто. Но если случается – имеет длительный эффект с обязательным творческим проявлением, в основном, поэтическим. А именно – Федя читает стихи. Причём, делает он это без предупреждения. Просто по мере достижения определенного градуса происходит щелчок – и ты оказываешься в ЦДЛ в 64ом году. Хватит ржать. Ощущения, надо заметить, странные. Особенно в первый раз. Стоит огромный человек, с виду – абсолютно трезвый, и твёрдым красивым голосом читает стихи. Если не ошибаюсь, тогда это было «Отпоют нас деревья кусты»
28. Где-то на строчках: «Да и степь отпоёт, отпоёт, и товарищи, кто поумнее» соседи, которые тоже веселились на пленэре, выключили музыку и перестали говорить. Нас разделяли два метра профнастила, поэтому они не видели, что происходит. Зато могли слышать. И когда Федя прочитал:
«Я затем мешковину одел,
Чтобы после, на расстоянье
Тихо всплыть по вечерней воде
И услышать своё отпевание»,
кто-то из них сказал: «Пойдёмте лучше в дом».
– Блин, Ксюх… А что Катя?
– Катя, по-моему, впервые за всё время нашего знакомства, была невероятно счастлива. Но ровно до того момента, пока Федя не закончил читать. Конечно, он сорвал аплодисменты. И, конечно, мы просили почитать его ещё. И Федя читал, совершенно потрясающе. Шпаликова, Маяковского, Гумилёва, Бродского и – невероятно пронзительно – Хармса. Я никогда не думала, что его можно так читать. Катя в один из антрактов, молча, удалилась, и больше мы её не видели. Ни в тот вечер, ни вообще. Видимо, наша любовь к Феде стала смертельной дозой. С Андреем Катя рассталась через два дня, разгромив на прощание его квартиру.
– То есть как?
– Очень просто. Они какое-то время жили вместе, у Андрея. Он,
