Прогулки с Чарой. Из жизни неправильного пуделя. Владимир Ермолин

состоят из одного пункта): 1. Увидел сомнительное место – обойди его. Не тешь себя надеждой, мол, обойдется, не в этот раз. Мгновение – и ты уже в жизни совсем другого качества. Поэтому знай, ты обходишь, хотя бы и за квартал, не пять метров опасного пути, а пять месяцев больничной койки, костылей, тоски, нудного бессилия и боли. Бабушка, которую мы сегодня подняли, ухватила меня за руку и давай допытываться: ой, я не шейку бедра сломала? Я авторитетно сказал, что ничего она, похоже, не сломала. Оказывается, ее мать сломала в гололед шейку бедра в 70 лет и потом еще 20 лет провела в инвалидном кресле. Дочь, которой самой уже под 90, жутко боится этой травмы. Боится, а срезает дорогу засадными тропинками. Мы с Чарой подивились на старушку.

***

      Гуляя, наткнулись с Чарой на остов снеговика. Недели две назад его слепили детские и взрослые руки, и он уверенно занял место в нашем дворе. И вот перед нами грязно-белый ком, уже утративший голову и туловище. А вокруг ни белого пятнышка, а даже наоборот – зеленая, хоть и прошлогодняя трава. «Держись, брат, – сказал я убывающему снеговику, – уже летят на рысях белые снега, сверкают в ночи их серебристые клинки, вот-вот дрогнет оборона грязно-зеленых и будет верх белых. Тебе бы только ночь простоять да день продержаться». И мы пошли дальше. Но пошли не одинаково. Я, обремененный горьким опытом несбывшихся надежд, тяжело швыркая валенками в калошах. И Чара, на четырех веселых и быстрых лапах. Она, забегая вперед, взлаивала в радостном предчувствии завтрашнего дня. А предчувствия, надо сказать, у моей собаки всегда радостные. И у всего мира будущее только радостное. В том числе и у этой кучи грязного снега. Над которой ее хозяин что-то бормотал по стариковской привычке.

***

      Чара не любит, когда на прогулке кто-то отвлекает меня от нее. Она непременно, выждав минут пять, отстает, пристраивается за деревом и оттуда выглядывает одним глазом. Знает, вот сейчас я обернусь, всплесну руками: «Батюшки светы, а Чара-то где?» И ну вертеться во все стороны. Эта картина так ее радует, что она покидает свое укрытие и уже открыто, нетерпеливо переминаясь, любуется паникой хозяина. Наконец, мой взгляд упирается в пропавшую собачку, и я изображаю великую радость. К этому моменту и восторг Чары достигает пика – она срывается с места и несется ко мне с хвостиком-пропеллером, расплескивая уши по сторонам – «Вот она я! Лови!» И прыгает прямо в руки. Сидя на руках, посматривает на человека, отвлекшего было меня разговорами, победительно. Мол, знайте свое место, господин хороший. И гуляйте себе дальше, без нас.

***

      Наткнулись на птицу неизвестной нам породы. Она лежала на снегу, раскинув крылья. Я тронул ее – зашевелилась. Подняли, отнесли в подъезд, положили на подоконник. Обратно пойдем – заберем. Может, выходим. А пошли – нет на том месте птички. Форточка открыта. Улетела. Во как! И вспомнился, как это со мной нередко водится, «аналогичный случай». 1982 год, Центральная Атлантика, авианосный крейсер «Киев». На шкафут, на растянутый