Можно было до бесконечности описывать пространство, в котором девушка была, но нужно еще сказать, была ли она одна на самом деле. Конечно, она не была одна в том понимании этого слова, которое обычно в него закладывается: ее любили, в ее обществе было приятно проводить время, особенно когда она улыбалась, с ней вполне интересно было поболтать. Но возможно из-за своего восприятия города, другого видения реальности или пребывания значительного времени в области отвлеченных размышлений, ей было одиноко. Ей было неловко, среди скопления людей, чуждых ее представлениям о мире. Ей было неуютно в чужом для нее скопище домов, витрин, автомобилей, среди оглушительного грохота и выхлопов индустриального города. Гораздо уютней она чувствовала себя перед задернутым багровыми шторами окном за своим столом с тремя перекидными календарями: один за ноябрь прошлого года, другой датирующийся августом, третий – сегодняшним числом. За столом, на котором она невозмутимо созерцала стопки давно не нужных тетрадей, корешки книг, брошюр и чего-то еще, разноцветные ручки, карандаши, линейки, в которые неизвестно по какой случайности (тут даже Колмогоров не в силах дать объяснение) затесалось перо для рисования тушью. В уютной комнате, где на книжной полке соседствуют и вполне уживались рядом аккуратно расставленные детективы Донцовой и “ Государь» Макиавелли, порочный ребенок де Сад, эстет Мисима и убивающая всякое стремление к жизни «Тошнота» Сартра. А рядом с ними на волнах бытия раскачивался попавший в кораблекрушение фрегат, склеенный из деревянных палочек и ракушек. «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой!» И она не променяет его ни на какой другой, потому что, по ее словам, корабль этот отражает всю полноту жизни.
Какой же должна быть жизнь этой девушки, если предположить, что ее комната отражает ее внутренний мир? Если календари открыты на тех страницах, на каких они открыты, по причине, непостижимой логикой, но сразу бросающейся в глаза, что они, выдержанные в красных тонах, отлично гармонируют между