В овине недовольно блеяла коза – её забыли вывести.
Мирно, славно было тут, и, если бы не звон в ушах, – я бы снова поверил, что ночной бой мне привиделся.
Средняя дочь открыла дверь и пропустила нас.
В большой хоромине пылал очаг.
У дальней стены за широким столом сидел кузнец Радим. Мы поклонились молча. Кузнец ел кашу, сильно загребая ложкой. Он махнул нам свободной рукой, приглашая сесть к столу.
При свете огня хозяин дома казался совсем чёрным, словно вылепленным из земли. Жевал тщательно, как все старики, лишённые зубов.
Мы уселись, неловко двигая лавку по деревянному полу, вчера сплошь исчерченному рунами, сегодня – наспех замытому.
Средняя дочь молча поставила перед нами братину с пивом и сама разлила по глиняным кружкам. Мы выпили. Кузнец долго рассматривал нас красными, налитыми яростью глазами.
– Кто позвал вас в мой дом?
– Твои дочери, – вежливо ответил Кирьяк.
– Что? – громко переспросил кузнец.
– Твои дочери! – громко повторил Кирьяк. – Но мы не заходили в дом. Только во двор.
– Чего? – спросил кузнец, морщась. – Говори громче!
– Нас позвали твои дочери! – выкрикнул Кирьяк.
– Почему меня не предупредили?
– Твои дочери обещали, что сами скажут.
– Тут я хозяин, – сказал кузнец. – А не мои дочери.
– Мы не спорим! – крикнул старый Митроха. – Но есть обычай! Если нелюдь приходит в дом – надо прогонять сразу! Всем миром! Он твою младшую дочь зачаровал, а мог бы и других твоих дочерей, и тебя самого!
Кузнец молчал, слушал, жевал.
Митроха знаком попросил среднюю дочь долить пива, и добавил:
– Мы всё сделали правильно. Мы ничего не украли, убытка не сделали, никого не ушибли, вообще вреда не нанесли.
Кузнец нахмурился. Мне показалось, что он вот-вот выхватит из-под стола секиру и начнёт рубить нас в куски.
– Идите к ней, – сказал он. – Поглядите сами.
Мы тут же встали и пошли к двери Марьиной комнаты – я впереди.
Дверь, судя по всему, выломал сам кузнец: сначала разрезал кожаные петли, а потом вышиб с разбега.
В хороминке горела лучина.
Марья сидела на постели, поджав ноги к груди и обхватив колени; когда мы вошли – не подняла на нас взгляда.
Она была простоволоса, коса распущена – на девушку с неубранными волосами нельзя было смотреть, но я посмотрел. Задохнулся от жалости, но и от восхищения тоже. Она была так красива.
Не зная, что делать, я остался у входа.
Засов был разбит, под моими мокрыми подошвами хрустела щепа.
Старшая сестра протиснулась меж мной и Кирьяком, обдав меня жаром большого сильного тела, подошла к окну и потянула ремешок, пропущенный сквозь стену: наружная ставня поднялась, пропуская дневной свет.
Я увидел: окно по всем четырём сторонам было утыкано ножами.
Может быть, дюжина ножей, разных, больших и малых,