Я много думал и сомневался, ломал голову, смотрел, говорил с другими. А сомнения и есть первый признак правоты.
Если сомневаешься – значит, правда рядом.
Я в ту ночь был прав.
Мокрый, оглохший, угрюмый – я был прав.
Девка, которую я любил, спала в доме, за толстой стеной, отравленная сонным зельем.
Друг, которого я любил, сверкал ножом и был готов пролить кровь.
Мир, который я любил, был непроницаем, и ревел вокруг меня хуже всякого живого зверя, и плевал в мои глаза холодной водой.
Я был прав в ту ночь, я ничего не мог поделать с ними со всеми.
Я слишком любил их всех, я слишком любил всё это.
Когда оборотень прилетел – я, конечно, стоял столбом. Не успел ничего заметить и понять.
Была надежда, что услышу знакомый страшный свист, – но дождь лупил слишком яростно. Никакого свиста, ничего, только грохот воды в ушах, только слабый свет из окошка.
Потом тень ударилась в землю, посреди двора, с большой силой: словно торцом бревна грянули сверху вниз, забивая сваю.
Весь двор, утоптанный, земляной, под таким ливнем давно обратился в лужи – когда нелюдь упал, меня окатило чёрной водой.
Тут я увидел сеть – натянувшиеся отовсюду длинные шнуры; они обвились вокруг нелюдя, но никак ему не помешали; он тут же подпрыгнул и рванулся всем телом – прямо в освещённое окно.
Размеры его остались непонятны. Сначала он был крупным, а когда запутался – мгновенно уменьшился. Или мне так показалось.
Лица я не рассмотрел, только общие очертания: в точности как человек, необычайно крепкий телом.
Он упал в сеть, прорвал её, подскочил – и кинулся в окно, увлекая за собой туго натянутые нити, которые лопались одна за другой, – и там, оказавшись внутри, грянул об стену; весь дом дрогнул и загудел.
Кирьяк поднял нож и изогнулся, готовясь прыгнуть; я видел его восторженную улыбку.
Внутри дома послышался ещё один удар – и сеть разорвалась вся, лишь одна нитка, самая крепкая, продолжала дрожать в чёрной пустоте; потом нелюдь выскочил назад.
Он вылез из окна и упал прямо нам под ноги: сильный, очень быстрый, точный в движениях.
Узлы порванной сети волочились за ним – он разрывал их резкими движениями длинных рук, а ногами искал опоры, чтобы вскочить.
Кирьяк прыгнул на него и с короткого замаха сунул ножом в бок.
Умелая расчётливость этой атаки меня ужаснула. Кирьяк не просто был готов биться, он продумал способ. В его прыжке не было ни единого лишнего движения.
Я помнил, мы договаривались о другом. Никаких ножей, никакой крови. Накостылять, проучить. Выбить, может быть, один или два зуба. Но теперь понимал: чёрный бог уже подхватил нас всех, возглавил наш поход – за смертью.
Кирьяк хотел ударить ещё раз, так же и туда же, под руку, в подмышку – но нелюдь отмахнулся, словно оглоблей, и мой рыжий товарищ отлетел; ударился головой о стену; рухнул в грязь.
Пока он летел – за спиной оборотня появился старый Митроха, и двое птицеловов, все с ножами