В тени больших вишневых дереьев. Михаил Леонидович Прядухин

ситуациях, как например, детдомовские, которые с первых шагов своей жизни, уже начинают борьбу за существование. И все же, наверное, все они, по существу, были мальчишками, и по детски боялись обозленных, побывавших во всяких передрягах, более старших, хотя таких же пацанов. С другой стороны чижи понимали, что это продлиться пол года, и из-за этих шести месяцев, никто не хотел жертвовать своей свободой. И даже не заключение, как таковое, пугало их, а невозможность увидеть свой дом, от которого веяло, даже в воображении, теплом и уютом; невозможность беспечно бродить по улицам, созерцать родные лица, ставшими теперь такими далекими; беззаботно удить рыбу на пруду, щурясь от бликов солнца, отражающихся с зеркальной поверхности воды, а вечером, с друзьями, выпив вина, тасоваться по парку, и радоваться этому невероятно приятному чувству свободы, осознавая, что все закончилось, все осталось в прошлом…

      И у Сергея был свой островок счастья, за который он цеплялся все эти полтора года, который, как спасательный круг вытаскивал его из всяких передряг. Ради него он терпел невзгоды, боль, обиды, и только в нем, в тени белых больших вишен, вдыхая их сладкий аромат, где вдали слышался голос его мамы: «Сережа…пора домой!» – он находил покой своей душе.

      Конечно Сергей не знал, кто был родоначальником этого, по сути, беспредела, в 12-ом Гвардейском, но дети вообще-то очень склонны к жестокости, по крайней мере большая часть, и не знают жалости. И если это зло вынуть, из недр их душ и развить, то результаты превзойдут все ожидания. После полугода сплошных побоев, бывшие чижи, получив зеленый свет, потом с упоением отрываются на таких же молодых солдатах, мстя им, за месяцы боли и унижения, и как правило превосходят своих «учителей». Это как раскручивающаяся спираль, у которой каждый новый виток больше прежнего, так и в 12-ом Гвардейском – каждый новый призыв более жесток, чем предыдущий.

      «Отлетав» полгода, молодые солдаты становились черпаками, и скидывали свое ярмо на чижей, теперь те уже выполняли всю грязную работу. Но не все переходили в годки, многие застревали в разряде «вечных летчиков», многих чморили по каким либо причинам, а многие сами опускались, и этот кошмар продолжался у них все полтора года. В отличии от животного мира, в мире людей, все же определяющую роль играет не физическая сила, а сила духа. Именно слабые духом мальчишки, оказывались между жерновов человеческой жестокости и цинизма, возведенных в степень войной, превратив их, к концу службы, в некое подобие человека, более похожее на затравленного, забитого зверька, боящегося собственной тени.

      Почему офицеры видя все это, и все прекрасно понимая, закрывали на это глаза? Тоже можно, отчасти, предположить, но так же, как и с молодыми солдатами, всегда есть частности, да и не все командиры так поступали, а те кто одевал «шоры», не всегда типа не замечали происходящего.

      Очень часто, офицеры, а также прапорщики, не могли справиться с дедами, дембелями, черпаками,[12] теми, кто хватанул войны, и какой-то литеха, который только что прилетел из Союза, был