За окнами пьет, гуляет, дерется, совокупляется ночной город.
Проходит месяц. Никита разучивает импровизации медленно, такт за тактом, подражая великим трубачам до мелочей.
Другой мир раскрывается перед ним, и он попутно обучается многим приемам игры, о которых и не подозревал раньше.
Через неделю друзья уже могут играть в подлинном темпе всего одну вещь – ту, с которой начинали, «Down Under».
Они включают «Яузу» на полную мощность, поднимают инструменты. После темы каждый играет свою импровизацию вместе с солистом на ленте.
– Ну, что? – торжествует Влад. – Говоришь, могут только черные?
Ждать стипендии – свихнешься с голоду, но воровать они не приучены. Стыришь на копеечку, испытаешь гнев державы на миллион, и долго еще будет мстить вдогонку.
Неподалеку от общежития торгуют требухой, украденной с местной скотобойни.
Над сумками планируют мухи.
Очень красивые.
Просто сказочно красивые мухи, лапки бархатно-черные, глазки красные, а крылышки зеленые.
Мухи воруют мясо и нагло смотрят на работниц. А работницы смотрят на Егорова и Водкина с оправданным недоверием: эти ничего не купят.
Водкин, отойдя в сторону, говорит, что внутренности напоминают ему человечьи. Он их в прозекторской видел, когда подрабатывал санитаром на первом курсе и трупы таскал.
Музыканты плетутся домой.
А там – тяжелый дух вечно засоренных унитазов да помойных ведер.
Из-за этого Никите бывает трудно заснуть.
А как заснет, видит разрытые могилы и больших черных собак.
Просыпается он среди ночи, идет гулять, чтобы избавить себя от могил и собак, поскольку ему не нравятся мысли о смерти.
В ясные ночи ему кажется, что луна прыгает и покачивается. Будто хочет, чтобы Егоров завыл по-собачьи.
Взвоешь тут. Пончики давно съедены, от киселя остались одни обертки, хлеба нет.
Ходили на брошенный элеватор, ловили голубей шапкой, сворачивали головы, обмазывали глиной и запекали на костре. Голубиное рагу – волшебный деликатес, если сторож не врежет по заднице из ружья.
Уже было: Влад лежал на животе, Никита булавкой, прокаленной на огне, крупинки соли выковыривал. Найти же гнездо с голубиными яйцами – редкое везение, но это весной.
Можно доски разгружать на сортировочной, таскать мешки с цементом. Но потом кисти рук сводит, пальцы болят, к инструменту не подойдешь. Один пианист нанялся дрова колоть, саданул по мизинцу. Трубачу мизинец не так важен, а для клавишника, считай, моральная смерть: большой и безымянный пальцы в октаву не растянешь.
Скрипач Сёма повесился в туалете.
Его сначала в общежитии дразнили. У него привычка была спать с открытыми глазами. Зубную пасту в рот заталкивали.
Ушел. Кое-как снял угол с клопами, но вскоре вернулся муж хозяйки из тюрьмы, заставлял одеколон пить, скрипку разбил, начал