Вот осталось еще четыре такта, три, два…
Егоров прижимает мундштук к губам.
Это Эверест, отрицательный склон.
Он набирает воздуха.
Пианистка поворачивается вполоборота, ей тоже интересно.
Райнис будто бы и не реагирует, впился глазами в клавир.
Никита смотрит в свои ноты. От гроздьев тридцать вторых и шестьдесят четвертых у него рябит в глазах. Ну, и наворотили вы, герр Гендель! Никита идет через непроходимую чащу со своей тульской трубой, как воин с зажженным факелом. Когда же она кончится? Пауза. И еще один пассаж, похожий на пропасть с камнепадом. Егорову кажется, что нога его скользит по краю. Он срывается в кикс, беспомощно шевелит клапанами.
Пианистка, сыграв еще несколько тактов по инерции, тоже прерывается. Райнис сопит на своем табурете.
Егоров разводит руками.
– Я же говорил. Только время у вас отнимаю, Зигмунд Карлович.
– Сынок, – говорит Райнис, – но ты же прошел почти всю часть. Обернись, посмотри, какое поле перепахали! Сколько уже сделано!
– Я облажался, учитель, – говорит Егоров. – И это факт моей идиотской жизни.
Пианистка поворачивается. На уроках не по своей специальности она не имеет права вмешиваться, но здесь не выдерживает.
– Неправда, вы не облажались, Егоров. Первые такты самые сложные.
– А дальше? А верхи? – уныло возражает тот. – Я же не флейтист, чтобы свистеть.
– Ну, да, – говорит Райнис, – там есть соль третьей октавы. Но ты же, сынок, брал фа?
– Брал, – соглашается Ник, – но не с такого интервала.
– Не надо лгать про интервалы. Там, юноша, имеет место весьма удобная восходящая секвенция. Как раз господин Хэндель написал, чтобы такие, как вы, не боялись. Занимайтесь по три часа. Только губы не за-играйте. Через месяц начнем репетировать с оркестром.
Это значит, за инструменты сядет всё училище.
Глава 4
Чудо у железной дороги
Егоров приподнял шляпу, вытер пот со лба и огляделся. А на что смотреть? Не на что больше смотреть. Даже зыбкий рассвет над землею не порадовал его.
Сколько он так протопал по шпалам? Где-то остались контуры дикого города, бетонный завод, элеватор, градирни, вагонное депо, заваленное колесными парами и всякой ржавчиной, паутина путей сортировочного узла, семафоры и стрелки, которые вели Егорова до тех пор, пока рельсы не вытянулись в параллельные прямые, которые вроде бы никогда не пересекаются.
Теперь по одну сторону полукругом стоял лес, за который уходило полотно, по другую лежало поле под снегом. Под мачтами высоковольтной линии торчали бурые от дождей стога. И ни одного дома, ни одного, даже дальнего, дымка.
Егоров пристроился у куста, развел костерок, чтобы согреться.
Когда занялись ветки, он отыскал пень, языки пламени обняли корягу и принялись лизать ее со всех сторон; от дерева пошел пар.
Он достал из футляра бутерброд