– Так, хватит, я уже накурился. Пойду послушаю шахматиста, – сказал я.
– Всё, ты не заводной какой-то! – упрекнула меня женщина-ингалятор.
– Не пойму, чего ты так шифруешься? Взрослая ведь тётка.
– Тётка? – переспросила она.
– О, бог ты мой! Девушка! Конечно же, девушка! – вывернулся я.
– Бушманский, ты чуть не ошибся во мне!
Мы вышли на свет божий, и кислород божий сразу же переметнулся к нам поближе.
– Куда это все подевались? – вооружившись очками, спросила Светлана Андреевна. А достался этот вопрос природе, которая смогла меня тут же припрятать за стволом коренастой липы.
– Бушманский, ты где? – покрутила своим очкастым «радаром» разрушительница здоровья и объявила миру, что я трус и сволочь. – Бушманский, хватит, выходи!
В ответ я перестал дышать, и тут же эту функцию взяло на себя дерево. Получилось вполне органично и показательно с точки зрения единства мира и его взаимообусловленности. Надо было только мембрану листа приклеить на рот.
Один из пролетавших мимо воробьёв невольно подтвердил это предположение.
– Подождите, я сейчас помогу партизану, – сказал он коллегам. – Слышишь? Больше минуты она не выдержит, потерпи, уже на крыло становится…
– Как это на крыло? Она что? Она кто? – зачирикал я ему вопросы.
– Как кто? Похожа на человека, а по сути – муха! Всё, улетела, можешь выходить!
– Спасибо! Ты смотри её не трогай, она же пока ещё тётка, а на муху, может быть, только учится?
– Не переживай, на наш век насекомых хватит…
– А на наш век… тёток!
Стоило выйти на вид, и сразу попался на глаза, потом на другие глаза, «пенсоиды» принялись обставлять своими фигурами полуденное время, играющее с процветающим пространством.
Кровать
Послеобеденный сон – святое дело… «Девчонки» довели эту «нотную паузу» до деликатного посапывания и неистощаемых «исторических» разговоров. Запасы историй были неисчерпаемы, но если даже они имели свойство повторяться, то другое свойство имело свойство не замечать то самое свойство. Вот такой весёлый маразм, претендующий на способ мышления и стиль жизни современников-старожилов.
«Пацаны» храпели без всяких церемоний, по какому-то праву или сложившемуся преимуществу пола и возраста. Таким образом, наши фонетические излияния приобрели черты симфонизма, и от их доказательств с двух сторон обили на старый манер двери. Звукоизоляция восторжествовала, и администрация привыкла.
Всё было бы ничего, если бы не полковник, который на самом деле был генералом, но коллективное сознание, по ошибке разжаловав его, не стало заниматься восстановлением справедливости.
«Полковник» не жаловался в министерство обороны и частенько говорил, как и я: «Один хер!»
Как-будто мы с ним однополчане. Короче говоря, таких «херомантов», как мы, оказалось двое. Молва утверждала,