С дверью было сложнее – она много раз падала навзничь, но в объяснительных на имя коменданта утверждалось, что всякий раз она это делала сама, без посторонней помощи… Сколько раз падала, столько раз её и присобачивали… Дело дошло до того, что со временем ей пришлось жить, как сторожевой собаке. Могла впустить или не впустить внутрь…
Никто не помнил, как и с кем Шама (или Шамик) протёк в семнадцатую, но то, что он её занял, – это был факт. Занял он её продолжительным, но неожиданно прекращающимся сном.
Студентам он годился в отцы, но никто кроме студентов этого не видел и не понимал.
Сам Шамик чувствовал себя изнутри своего сна, и ему тяжело было принять то, что тело его анатомически полуразобрано и что эта «расчленёнка» никогда не закончится. Но всё оказалось не так грустно…
– Поссать! – приказал он самому себе и сам же вызвался это за себя осуществить… Уцелевшей рукой он нащупал левую руку, лежавшую недалеко, на полу, и вставил её точно так же, как вставляют оторвавшиеся руки пластмассовым куклам. Вывернул на место голову, подобрал ногу и включил ночник, который осветил внутренний мир «кубизма» своей маломощной розоватой душой. И его предчувствия подтвердились: в комнате он был не один.
– Дядя, свет-то зачем врубать? – спросила девушка, сидящая на ком-то верхом. – Виталик, это ты?
– Нет! – ответил не-Виталик.
– Слышь, «ковбойка», а я писать хочу! – взмолился Шама. – Покажи, куда! Умоляю!
– Покажу, где… По коридору держись левой стороны, там и найдёшь пункт приёма…
Дверь гавкнула голосом голодной суки и выпустила великовозрастного сыкуна. В комнате, из которой вылупился Шамик, ночь находилась в непрерывном состоянии… Свет божий состоял из смеси электрического и солнечного света и проникал повсюду, кроме семнадцатой.
В коридоре, он был длинным параллелепипедом, Шамик держался левой стороны, он прищуривался и слегка подпрыгивал… Босой, больной, чужой, в атласных трусах, он поражал своей независимостью и целеустремлённостью.
Народец оказался вполне дружелюбен, молод и свеж, а Шамик мысленно не сомневался, что тот и этот свет как-то перепутались и теперь правильнее бы выпить, чтобы не заостряться. Обратный путь оказался значительно лучше и мистичнее, поскольку, не зная номера комнаты, он сразу попал в семнадцатую. Резкий переход из света снова в ночь забросил его во что-то привычное и менее позорное, чем его настоящая жизнь.
В конце концов руками он нашёл себе пустую кровать и тот же самый ночник. Включил его на короткое время для последнего осмотра перед «астралом», и предчувствия опять оправдались: он был не один.
– Дядя Шамик, свет ни к чему! – сказала обнажённая наездница.
– Ты не Виталик? – спросил дядя Шамик.
– Нет! Я не Виталик!
– У вас что, здесь кино снимают? Это ВГИК?
– Это ночь! Она здесь всегда… Так всё устроено… А теперь спи…
– А где