От Баркова до Мандельштама. Виктор Есипов

оценили художественный уровень баллады; рассмотрели на примерах из лицейской лирики Пушкина его отношение к обсценной поэзии, в частности к Баркову, а также и его отношение к Жуковскому; проиллюстрировали взаимоотношения между юношей Пушкиным и Жуковским некоторыми биографическими фактами; критически рассмотрели историю «Тени Баркова», изложенную М. А. Цявловским, и его анализ языка баллады. В заключение мы можем заявить со всей ответственностью, что ни по одному пункту нашей программы не обнаружено никаких неопровержимых доказательств версии Цявловского. Версия эта остается всего лишь версией, не имеющей необходимого обоснования.

7

      На этом можно было бы поставить точку, но совсем недавно было осуществлено новое издание порнографической баллады с именем Пушкина на титуле[45].

      Нельзя не отметить прекрасное полиграфическое оформление, обстоятельные филологические и лингвистические комментарии и экскурсы этого издания. Беда лишь в том, что, положив в основу книги рассмотренные нами «Комментарии» М. А. Цявловского, издатели, по существу, не привели никаких новых аргументов в пользу авторства Пушкина. Да и где они могли их взять?

      Отсутствие серьезных аргументов не могут заменить надуманные рассуждения публикаторов «Тени Баркова» о якобы имеющем место сходстве Пушкина-лицеиста с героем баллады. Это мнимое сходство они основывают на том, что в ранних стихотворных посланиях «К Наталье» (1813) и «К сестре» (1814) юный поэт называет себя «монахом», лицей – «монастырем», свою комнатку в лицее – «кельей». Не оставлена без внимания и «шаткая постель» из послания «К сестре», которая ассоциируется у публикаторов с «кроватью» в «Тени Баркова». Конечно, между лицеистом («монахом») и попом-расстригой, великовозрастным «детиной», прошедшим, как говорится, огонь, воду и медные трубы, на самом деле, очень мало общего. Но главное даже не в этом: новые издатели баллады не могут не знать, что все литературные образы названных пушкинских посланий, привлекшие их повышенное внимание, навеяны весьма популярным в России в те годы стихотворением французского поэта Ж.-Б.-Л. Грессе «Обитель» (La Chartreusе). К нему же восходит известное стихотворение Батюшкова «Мои пенаты. Послание к Жуковскому и Вяземскому» (1812), на которое также ориентировался Пушкин в своих первых опытах. Оттуда же, кстати, почерпнута убогая постель, упоминаемая в послании «К сестре»:

      Стул ветхий, необитый

      И шаткая постель…

      Сравним со стихами Батюшкова:

      В сей хижине убогой

      Стоит перед окном

      Стул ветхой и треногой

      С изорванным сукном.

      …

      Там жесткая постель —

      Все утвари простые.

      Эта постель, вопреки заклинаниям наших оппонентов[46], имеет мало общего с кроватью в «Тени Баркова» (текст М. А. Цявловского):

      Кровать там мягкая в пыли

      Является дубова.

      Впрочем, никакой такой кровати в новом издании баллады