Несколько дней так и шло: инфери являлся вечером, входил в дом, присаживался у огня и начинал напевать без слов, а когда Эльза засыпала, за ночь убирал дом, штопал одежду, варил обед, стирал бельё и приносил из деревни масло, сливки и молоко, а утром уходил. Скоро Эльза поняла, что он приходит, вернее, выныривает из того рокового озерца и в сумерках направилась туда. Идти пришлось долго, она устала, ноги ныли, но дошла она вовремя: инфери как раз выбирался из воды, облепленный тиной и илом. Присев перед ним на корточки, Эльза протянула обе руки, чтобы помочь ему выбраться з озерца и обратилась тихим ласковым голосом:
– Энрик, вернись домой. Я… я постараюсь сделать всё, чтобы ты… ты жил полноценным человеком.
Как женщина не пыталась, она не могла скрыть дрожи в голосе, ведь с этой ночи ей придётся жить под одной крышей с мертвецом, но ничего не поделаешь, она вдруг поняла, что любит Энрика, любит даже таким. Тем более он так переменился с тех пор, как…
– Пожалуйста, вернись домой, я тебя очень прошу.
Энрик долго смотрел на неё, а потом медленно кивнул, и вдруг стремительно подхватил на руки и прижался ледяными губами к её губам, без сомнения поцеловал. Так, на руках, он и донёс молодую женщину до дома, где был вынужден опустить на землю, чтобы открыть дверь…
Лишь спустя месяц Эльза привыкла к тому, что с нею на одной постели спал и живой мертвец. Поначалу он ложился на полу, но вскоре женщина заметила, что его буквально колотит от холода, и милостиво разрешила ему спать с ней в одной кровати, но ни пуховые одеяла, ни волчьи шкуры, что Энрик приносил с охоты, не спасали его от холода, ведь его тело не грела живая кровь. И теперь ночами у них жарко пылал очаг, но Эльзе не было жарко, могильный холод исходящий от инфери уравновешивал жар очажного пламени, и со временем Эльзе даже начала нравиться такая «прохлада»..
Однажды, было это в конце Августа, инфери отправился в деревню. Туда съехалось народа со всей округи: прошёл слух, что старая хозяйка продаёт свою усадьбу в лесу неподалёку от этой деревни. Усадьбу носила поэтическое название «Майская роза», хотя, по мнению деревенских шутников, должна была бы зваться «Облетевший одуванчик», потому что старая хозяйка была не в состоянии сама приглядывать за усадьбой, а управителю дела ни до чего не было. Но несмотря на ветхость и запущенный вид, каменный господский дом выглядел внушительно: два этажа и обширный чердак, комнат, наверное, не меньше десятка