Однако мир – это не только представления индивидуального сознания, без относительно его роли в творении мира, это ещё и коллективные представления общественного сознания, которые активно участвуют в производстве смыслоагрессий, доводя их до реальных действий. Они являются важными звеньями, обеспечивающими взаимосвязи личностной агрессии и общественной агрессии, а значит и всеохватности агрессии в обществе. Что можно в общем сказать о коллективных представлениях?
Как понятие «коллективные представления» активно разрабатывались во французской социологии, в лице, прежде всего, Эмиля Дюркгейма. Общим местом здесь является понимание коллективного представления как продукта данной общности, выработанного «неким единым интеллектом». Их основная функция состоит в поддержании связей между членами группы, формировании у них единого образа мыслей, чувств и действий. Так, применительно к нашим изысканиям, коллективные представления содействуют общему пониманию этнической агрессии, настраиванию враждебных чувств и действий к представителям конкретной нации. Более чётко о роли коллективных представлений сказано Вебером, который полагал, что они являются своего рода набором ориентиров, одним из векторов, определяющих действия индивидов. Коллективные представления покоятся на индивидуальных представлениях. Продукт их взаимодействия составляет основу внутреннего опыта, исходя из которого во многом происходит выбор между агрессией и неагрессией, когда рождаются смыслы, сдерживающие агрессию.
Смысл как «поиск» – это продукт умственного (мыслительного) процесса, общим местом здесь будет понимание того, что благодаря смыслу мы придаём разумность и целесообразность нашим действиям. «Под „смыслом“, – пишет известный русский философ С. Л. Франк – мы подразумеваем примерно то же, что „разумность“. „Разумным“ же в относительном смысле мы называем всё целесообразное, всё правильно ведущее к цели или помогающее её осуществить».25 Получается, что смысл разумен настолько, насколько он целесообразен и достижителен, и что в разумности мы используем лишь то, что отвечает целесообразности. Но тогда всё это практически сводится лишь к проблеме рациональности поведения, а не метафизическому вопрошанию смысла, и, конечно же, мало что проясняет в понимании метафизики смысла агрессии. Так как не станем же мы сводить смысл агрессии лишь к разумности и целесообразности.