Для обоснования такой позиции и создания целостной картины Века агрессии использовались элементы художественности, за отсутствием прежде всего фактов, выверенных наукой, и научность, в соответствии с имеющимися в науке данными. Против такого симбиоза художественности и научности, конечно же, будет не сложно возразить, имея на то желание, подкреплённое позитивистской ориентацией. Однако не станем спешить, ибо такой симбиоз как совмещённый способ познания имеет свою логику и историю, которая убеждает нас в обратном. Как известно, таким путём шёл в своих поисках истины Фрейд, органически сочетая художественность (вымыслы, научные мифы) с научностью. Художественность, прежде всего, позволяла Фрейду закрывать лакуны незнания, и здесь ему не было равных. Так, воссоздавая по-своему картины агрессии, отцеубийства, обосновывая роль либидо в психоанализе, Фрейд доводил художественность до научной выверенности, а последнюю (науку) раскрепощал, предоставляя свободу от старого и отживающего. Это пример удачного симбиоза, когда ученый создаёт художественные вымыслы, картины для целостности и убедительности своих идей, научных представлений. Художественность, таким образом, служит научности, она является как бы условием, фактичностью к её доказательности.
Но здесь важен взгляд и самого художника, «который чувствует, – пишет Освальд Шпенглер, – как окружающий нас чувственный и осязаемый мир сполна растворяется в глубокой бесконечности таинственных связей».20 Вначале чувства рождают образы, в которых мы, несомненно, обнаруживаем живую мысль, способную вновь и вновь оплодотворяться. В таком случае художественность уже пролагает путь к научности.
С позиции «вечного возвращения» и «сверхчеловека» проблему соотношения «художественности» и «научности» решает Ницше. По этому поводу Рудольф Штайнер (1861 – 1925), основоположник антропософии и исследователь творчества Ницше, писал, что «он стремился выбраться из научного и ближе подойти к действительности посредством художественного душевного настроения ближе, чем можно подойти к действительности посредством науки».21 Но этого было также недостаточно, и эта смена могла оставаться чередой эпизодов «вечного возвращения», того миропорядка, в котором всё должно повторяться. Тогда художественность также должна сменяться научностью и наоборот.
Пытаясь воссоздавать картины прошлого из жизни агрессии в мире людей и в большей мере уразуметь её настоящее как век агрессии, нам ничего другого не оставалось, как сочетать художественность с научностью. И таким же путём мы пытались разрабатывать агрессию как интегральное явление, исходя из классических наработок.
Однако