– Ты когда к Рузвельту ездил?
– Гм-м. З-з-зима к-к-онч-чилась. В-в-в н-нач-чале л-лета с-с-сорок в-в-второго. К-к-кажется, что в м-м-мае.
– Забудь об этом, Михайлович, – о нашем разговоре. Я просто спросил тебя о наших государственных делах в годы войны. Написал бы мемуары, а народ бы прочитал обо всей правде. Кстати, ты и к Черчиллю наведывался о втором фронте договариваться в это же время?
– Д-да, Иосиф В-в-ви-сса-рионович, так.
Вячеслав Михайлович Молотов, 55-летний министр иностранных дел, сидел перед Вождём свободно, без потливости от напряжения, вовсе не ожидая и не боясь от него вопросов и ничто не подползало, не подкрадывалось к нему в этой ярко освещённой комнате, не хватало его за горло и не душило косматой лапой. Но в то же время Вячеслав Михайлович, чувствовал, что не имеет силы первому вступить в разговор с Вождём, а если бы Вождь обратился первым, как сейчас, то ничего бы не изменилось в его поведении – в обморок не упал бы со страху и не взвился бы в любовно-патриотическом возбуждении. Да и не привык он этого делать – заметно заикался и не хотел свой недостаток лишний раз напоминать Вождю. Вождь неожиданно рассмеялся по-доброму, не рассмеялся, а хохотнул по-приятельски, а Вячеслав Михайлович приготовился внимать.
Но вдруг всё изменилось, и всё стало по-прежнему. Вождь тихонько ласкал трубку, грел в ладони и осторожно прибавлял жару в тлении табака, негустой, приятно пахучий сизый дым улавливался Вячеславом Михайловичем как запах, как суть самого, Вождя и он умильно смотрел на него и думал: «Иначе решить не могу. Не могу вернуться в мир, оскорбляющий бездействием, чтобы жить, как все живут, без служения ему, и партии, и отечеству, что может погубить не только Советский Союз, но и всё его дело. Нет, я не покину его, не предам. Хоть я сейчас как на острие ножа, который разрезает меня пополам под собственной тяжестью. Знаю, что раз ошибёшься – второй раз не поправишь. И он, второй раз, тебе не потребуется. Нет, очевидно, что я уверен в этом человеке, он мне, определённо, нравится. И я люблю его, как гениального моего товарища, который уже возвратился после бесовских дней и ночей красным солнышком со своей ратью, только что показавшей себя на Красной площади возле Мавзолея, и далее он восстановит всю истину в Европе, потом в мире. И все народы придут к нему поклониться, и вот все они уже при дверях».
Вячеслав Михайлович не заметил своей благостной улыбки на лице – так был увлечён тихим общением с Вождём.
Наконец за дверями в столовую, где-то при входе в дачный дом, послышались осторожные шаги не одного человека и тихие голоса.
Дверь в столовую бесшумно отворилась и в столовую бочком как-то не вошёл, а проник генерал В