– Действительно, без слез и не глянешь, – ляпнула она, думающая лишь о том, как бы сделаться невидимкой, чтобы от нее отстали, смотрела на местную знаменитость и никак не могла вспомнить с высоты своего голливудского положения, в каком же фильме этот дряхлый старичок снимался. Бедный народный артист, как ей было сейчас его жалко, хуже нет, когда тебя вот так вспоминают, то есть пытаются вспомнить, а фиг…
– Я народный артист и лауреат государственной премии за роль вождя мирового пролетариата, – задребезжал нижней губой обиженный старичок, – А напомните мне, будьте добры, милочка, в каком фильме снимались вы? Уж больно-с лицо знакомо-с, а не припомню-с? Не сочтите за…
– Сыграла Инессу Арманд в той же картине, забыли? – подмигнула ему Кэт. – Сцена в шалаше, вспоминайте, когда я и так и этак, а у вождя все никак, одна революция в голове.
И пустой разговор прекратился как-то сам собой. Заслуженный старичок не перенес такого пренебрежительного отношения к своей персоне и всему великому и оставил в покое блудливую собеседницу, унося в ладошках и свою обиду на всех этих молодых да ранних, которым только секс в шалашах и подавай. Поэтому мир и погрузился в такую вакханалию, шмыгал он носом, шаркая ногами по блестящему полу, что не осталось у людей ничего святого. Однако, не успел отойти один, как тут же подрулил другой, представившийся журналистом Нервозовым, тут же попытавшийся втянуть ее в «международный конфликт».
– Как вы относитесь к русскому присутствию в Сирии? – задал он свой вопрос, надеясь на откровенность.
– Никак, – последовал скучный ответ. – Вам тоже про шалаш рассказать?
– Вы американка? – журналиста встречные вопросы не интересовали.
– Почти, я русская по корням, как мне сказали.
– Так вот откуда такой отличный русский, вы разговариваете почти без акцента, для иностранцев это редкость даже с хорошими местными корнями.
– Это после того, как головой недавно об дерево стукнулась – «похвасталась» Кэт. –