Наверное, коренным представителям ластоногих этого озера не впервой было слышать залихватское пение задержавшихся у костра тружеников сельского хозяйства отмечавших конец уборки урожая или финал удачной рыбалки приезжих городских рыбаков, прослышавших о новом озере и наловивших, на всех, полный спичечный коробок карасей, которых, по всем поверьям рыбацкого племени, нужно было обязательно хорошо «обмыть», иначе клёв будет плохой, а рыба ещё мельче. Но вот песни над озером звучали тогда разные и в основном на знакомом для них языке ещё со времён, когда они были совсем маленькими головастиками, где пелось о лихом атамане Стеньке Разине и о брехливой половине человечества, обещавшей всю неделю что-то показать мужику, да так и не выполнила обещанного – пiдманула-таки, вертихвостка, пiдвэла! В лучшем случае продвинутый рыбак пел арию Одарки из оперы «Запорожец за Дунаем», но звучавшее сейчас пение для лягушек было не знакомо, а слова не понятны, так что ластами они не хлопали и громко не квакали.
Прозвучавшие призывы наполнять свои стаканчики были восприняты всеми с большим энтузиазмом, и одна моя курица быстро исчезла со стола. Щедрость русского гостеприимства как-то не пошла на пользу двум задохликам, и они, предоставив завершить пение национальной песни двум более достойным её представителям, сидели, подпирая друг друга своими спинами. Ну точь-в-точь как сиамские близнецы, по упущению врачей призывной комиссии признанные годными к воинской службе на Восточном фронте, в объявленной Гитлером кампании тотальной мобилизации старых резервистов и шестнадцатилетней молодёжи для нужд Вермахта в марте сорок третьего года.
Генрих долго пытался поймать меня и зафиксировать в фокусе своего зрения, и после долгих попыток это ему удалось сделать, когда его голова уже лежала на его же плече, и, с трудом удерживая меня в своём фокусе, он спросил:
– Вас фюр айн ланд! Алле зинд ройбер! Слушай, русский, а ты случайно не партизан? А то нас всех строго предупредили о том, что каждый русский является потенциальным партизаном и бандитом. И по законам военного времени их всех нужно «эршиссен», ферштейн?
– Тьфу, тьфу, тьфу! Типун тебе на язык! Да нет, успокойся, я не партизан! У меня даже в паспорте написано и стоит печать с надписью «НЕ партизан», хочешь, покажу?
Кивнув головой в знак согласия и не поняв непонятное русское «да – нет», и всё же слово «да» было ему гораздо ближе, а «партизан» ещё более понятнее и вездесущее, придвинув ближе к себе кости оставшиеся от курицы и сдвинув кобуру с массивным «парабеллумом» себе на тощий живот, но не потеряв воинской бдительности и преданности присяге фюреру, парень изрёк:
– Хоть ты и хороший партизан, но мне очень непонятный, и значит я всё равно должен доставить тебя в фельджандармерию. И тебя может спасти только обещанная тобой «Катюша», за которую наш обожаемый фюрер нации наградит