Хайдль проигнорировал – если вообще услышал – это мое соображение.
Ни один банк не захочет вас убивать, сказал я, только чтобы не прервать нить беседы. Все банкиры знают, что вы в любом случае скоро отправитесь за решетку.
В таких случаях он обычно бросал на меня заговорщический взгляд и придвигался поближе, словно хотел поделиться со мной чем-то.
Они не допустят, чтобы тебе стало известно то, что знаю я. Кто может предугадать, что я скажу в зале суда?
Например?
Хайдль рассмеялся. Щека яростно задергалась.
Ничего я тебе не скажу. А они будут думать, что я проболтался. Но есть люди, которые подпитывают их страхи.
Какие люди?
Такие, как Эрик Ноулз. Ему известны все мои знакомства. Мои связи.
Связи с кем?
С людьми.
С какими?
С людьми, прошипел он и презрительно фыркнул, а потом покачал головой, осуждая мою наивность: мыслимо ли не знать людей?
И опять я смутился, поскольку мне не удалось сдвинуть с мертвой точки вопрос о людях, как не удавалось сдвинуть с мертвой точки многие другие вопросы.
Не хочу сказать, что эти люди существуют в твоем мире, продолжал Хайдль. Тем не менее они существуют. Причем в нашем, реальном мире с ними нужно разобраться или нанять человека, чтобы он разобрался с ними.
И что дальше?
А дальше то, что этим человеком оказался я.
Если вы имеете в виду ЦРУ, Зигфрид, мне нужно, чтобы вы так и сказали.
Я выполнял для этой организации поручения в начале семидесятых. В Лаосе. В ФРГ. Но после – уже нет. В Австралии – нет.
Итак: какова была ваша миссия в Лаосе? – спросил я, и Хайдль вновь разразился эвфемизмами, загадками, риторическим фигурами, которые могли означать все или ничего.
Или то и другое.
В Чили, продолжал он, словно решив еще меня помучить.
В Чили?
У меня был оперативный псевдоним, сказал он. Яго.
Но в его тоне опять засквозила какая-то неуверенность, будто он сам не мог решить, сколько должен знать и сколько знает на самом деле. Хайдль умел напустить туману, но как только ты приближался к разгадке, он старался развеять все свои намеки. Его первая уловка состояла в том, чтобы вовлечь тебя в создание тайны, заручаясь твоим согласием и поощряя. Заставить тебя придумывать лживые истории вместо него. И поначалу я каждый раз заглатывал наживку. А под конец, наверное, не всегда.
Наверное, я стал другим.
Я не тот, кем кажусь, вырвалось у меня.
А кто же?
Яго.
Ну я так и сказал.
Нет, это Яго так сказал. В «Отелло». Но чем открыть лицо свое – скорей я галкам дам склевать свою печенку. Нет, милый мой, не то я, чем кажусь[1], – процитировал я.
Понял тебя, ответил Хайдль. Это про меня.
Великий персонаж, заметил я.
Великой книги!
И нас отбросило назад, закружило в той же воронке из «может, так и было» или «может, такого еще и не будет»; «такого не было