– Имейте ввиду, что все сомнительные бумаги в сыскных ведомствах либо берутся на особый учёт либо немедленно уничтожаются, – неожиданно нахмурился Тищенко, возвращая документ. – В данном конкретном случае, держите его так, чтобы чувствовать, что он всё время при вас. Как сейчас – за пазухой вашей кожанки. Если такого рода бумага выработала своё, немедленно уничтожьте её. Ни с ходя с места! Лучше всего, сожгите. Любой клочок с цифрами, фамилиями или словами, в коих есть служебная тайна, если ему суждено затеряться, может сослужить плохую службу. Попади он к вражеской агентуре или даже к вашим нерадивым товарищам. Это как ружьё по господину Чехову, что когда-нибудь да выстрелит, если повешено на стену. Вы меня понимаете, товарищ Крыжов?
– Кажется, да. Как военная тайна на фронте: какие части стоят на передовой, каковы места их постоянной дислокации, снабжение… Одним словом, любое просачивание информации о противнике заставляет его противника действовать в этом направлении.
– Что ж, решительно вы начинаете мне нравится! Из вас выйдет толк. Можете это передать товарищу Петеру. А можете и не передать. От этого ничего не изменится. От чая вы отказались на этот раз. Попотчую вас им в другой. А пока позвольте вам, товарищ сыскарь, пожать руку. Честь имею!
Крыжов, едва не споткнувшись о уложенные тщательно дрова, вышел вон. За спиной кракнув английским замком, затворилась массивная дубовая дверь. Сбежав по извилистой лестнице в стиле ампир, с лепным потолком с амурами и психеями, Крыжов оказался на первом этаже. По обе стороны от мраморной лестнице, где расположились дворницкая и дворецкая, высились скульптуры Титанов, что держали на своих мраморных спинах арку. Слабо горели электрические светильники в стеклянных плафонах. За стеклянными дверями на пневматическом запоре высился саженного роста швейцар в коричневой ливрее и расшитой золотом фуражке. На его груди сквозь седую бороду просвечивали чёрно-оранжевые ленточки четырёх «георгиев». Полный «егориевский кавалер», как сказали бы на фронте.
Выйдя на крыльцо парадного (дверь была предусмотрительно распахнута), Крыжов непонятно почему отвесил полупоклон старцу-швейцару. Тот удивлённо насупил пуки седых бровей и также поклонился. Затем ещё более ошалело протянул руку для предложенного