▪ субъективация действительности, то есть возможность одно явление обозначить по-разному в зависимости от отношения к нему: потуги – усилия, приспешник – соратник, пресловутый – знаменитый, раскол – размежевание, очернять – разоблачать [Эпштейн 1991: 27–30; Князев 2007];
▪ оппозиция «причастность – непричастность» говорящего к описываемой ситуации / событию как регулярный семантико-речевой аспект: близко – вблизи, поблизости, прийти – зайти, войти [Яковлева 1994; Князев 1999; Скобликова 2006]; добавим: друг – гражданин; Ленусик – Елена Сергеевна; мы-родительское: – А мы уже головку держим; и мн. др. [Ким 2009; 2011];
▪ ‘в жизни всегда может случиться нечто непредвиденное’: если что, в случае чего, вдруг, – поэтому
▪ ‘всего все равно не предусмотришь’: авось;
▪ ‘чтобы сделать что-то, бывает необходимо мобилизовать внутренние ресурсы, а это не всегда легко’: неохота, собираться / собраться, выбраться, – но зато
▪ ‘человек, которому удалось мобилизовать внутренние ресурсы, может сделать очень многое’: заодно;
▪ ‘человеку нужно много места, чтобы чувствовать себя спокойно и хорошо’: простор, даль, ширь, приволье, раздолье, – но
▪ ‘необжитое пространство может приводить к душевному дискомфорту’: неприкаянный, маяться, не находить себе места;
▪ ‘хорошо, когда человек бескорыстен и даже нерасчетлив’: мелочность; широта, размах [Шмелев 2002а: 300].
Дополним приведенный ряд еще одним утверждением-тезисом А.Д. Шмелева, которое, по мысли самого же исследователя, может показаться парадоксальным, но тем более важным для нас в контексте данной работы: «Уникальность человека, отличающую его от животного мира, русский язык видит не столько в его интеллектуальных или душевных качествах, сколько в особенностях его строения и в функциях составляющих его частей, в частности в строении тела (выделено мной. – Е.О.). Ср.: «Тело человека – вот что первее всего называем мы человеком» (свящ. Павел Флоренский)» [Шмелев 2002а: 306].
Если оставить рассуждения об главных идеях и оппозициях русской языковой картины мира и вернуться к необходимости ее фрагментирования, возникает одна проблема. Состоит она в поиске ценностного критерия, который определял бы важность лингвистической реконструкции. Предполагая наличие множества таковых, как релевантный для нашего случая принимаем критерий осмысленности избираемого фрагмента общественным сознанием. Тем самым мы страхуем себя от случайного выбора, проверяя наличие «куска действительности» (термин Л.В. Щербы) в огромной информационной массе цивилизации.
С изложенных позиций важность реконструкции ситуации Манифестации Факта для понимания языковой картины мира не вызывает сомнений. Предпринятый научный обзор делает вполне обоснованным заключение о том, что ситуация МФ – выделенный объект в системе представлений человека об окружающей действительности. Дополнительным свидетельством