Без каких-либо спецэффектов Сетт’иллис растворился в воздухе, и в камере стало темно, хоть глаз коли. Из сержанта, будто воздух выпустили. Он сполз по стене, закрыл глаза и с силой закусил губу. Безысходность навалилась гнетущим прессом. Какой смысл жить дальше, если знаешь свою судьбу? Оставалось гадать, кто его убьёт раньше, Юус или Сетт’иллис.
***
– Юноша, я ведь уже не молод, а сырость этого подземелья не идёт на пользу старческим костям. Сколько можно? Мы обошли почти три десятка камер, но вашего друга так и не сыскали. Сдаётся мне, что его здесь никогда не было.
– Не зуди, папаша, – Скахет старательно задышал на пальцы. Холод, царящий в подземелье начал доставать и его. – Я ведь сказал, его схватили совсем недавно… несколько дней назад.
– Если так, – перебил комендант, – возможно, его ещё не успели перевести в тюрьму, и он сидит в «гостевой» камере. Новеньких держат именно там.
– И где же эти «гостевые» камеры?
– Они занимают весь первый ярус.
– А раньше об этом нельзя было сказать?! – воин смачно сплюнул и повёл арбалетом. – Давай, отец, веди туда и поскорей.
***
Тишина… Не слышно даже собственного дыхания. А ещё темнота… Темнота и тишина. Они давят на мозг хлеще тисков палача, делая всё возможное, чтобы сознание лежащего в вонючей камере сорвалось в пропасть под названием Безумие.
И боль… Она угнездилась где-то далеко-далеко, но в то же время совсем близко. Она накатывает волнами, но они уже не терзают как раньше. Боль стала привычной. Она стала своей. Без неё он бы давно потерял рассудок…
Колин лежал на грязном полу в позе эмбриона и старался ни о чём не думать. Но мозг то и дело предательски рождал мрачные мысли. После исчезновения Сетт’иллиса дважды приходили охранники и приносили какую-то пищу, но сержант даже не вставал с места. Фатум, Рок, Судьба… У неизбежности, нависшей над ним, было столько имён, что Колин «опустил руки». Уж лучше умереть с голоду, чем узнать, что приготовил светловолосый бог.
Где-то на периферии слуха раздался металлический скрежет, но сержант обратил на него внимания не более, чем на копошащихся по углам крыс. Звук повторился, и вдруг дверь распахнулась.
– Вот видите, молодой человек, и в этой камере так же пусто как у бедняка в кошеле.
Человек, произнёсший эти слова, был не молод. Его выдал дребезжащий голос, в котором явно слышались нотки прожитых лет. Собеседник не ответил, и тот же старческий голос продолжил:
– Это восьмая пустая камера. Видимо врагов у Шааса изрядно поубавилось, – он издал короткий смешок. – Полагаю, продолжать нет смысла…
– Есть смысл или нет, решать буду я! – раздался вдруг знакомый голос, и Колин решил что ослышался. Надеяться, что Скахет оказался у двери его камеры, было глупо. Но голос никуда не исчез.
– Веди к остальным, папаша. Пока не осмотрим все