Оставив в антракте инструмент на лежать на стуле, вышел Иван вместе со всеми, но был необыкновенно сосредоточен, анекдотами трещать да шутками шутить и сигаретками дымить не стал, а удалился в ближайшую репетиционную комнату, заперся изнутри, воображаемую трубу приложил к губам, закрыл глаза и стал беззвучно повторять своё соло, готовить свой звёздный час. Что-то показалось ему не так, повторил ещё разок, потом ещё и так увлёкся процессом, что когда вышел в коридор, то обомлел – там никого не было.
Противная холодная змейка нехорошего предчувствия пробежала по телу Ивана и проникла в душу. «Неужели звонка я не услышал?!» – пронеслось в голове. Бросился он за кулисы к сцене, влетел и точно: весь ансамбль уже на местах. Хор стоит, вытянувшись, перед хором сидят музыканты, занавес раскрыт и дирижёр застыл в почтительном поклоне.
Ужас опрокинул на Ивана ушат холодного пота, и пожар скачущих галопом мыслей вспыхнул в мозгу: «Опоздал! Что делать?!»
Дирижёр повернулся к оркестру и, не заметив отсутствие трубача, взмахнул палочкой. Полилась мелодия, которую ждал Иван все последние дни, которую любил, как невесту, в которой были все его чаяния и надежды.
Заметался он за кулисами, пытаясь найти выход.
«Выйти строевым шагом… Нет, это же не марш! Акробатическим прыжком выскочить… Бред! Что делать?! Играть отсюда, из кулис? Чушь! Как же отсюда, труба-то на стуле… Сразу все поймут… Господи, что делать?! – металось в пылающей голове, – Один есть только выход! Да, один! Между оркестром и хором имеется промежуток с полметра шириной. Проползти… по-пластунски, как в школе учили на НВП. Успею!»
Приободрённый внезапным озарением Ваня сверкнул глазами, опустился аккуратно на четвереньки, затем притиснул живот к доскам сцены и пополз, извиваясь, как огромная зелёная змея.
Сначала ползти было легко – путь казался прям и свободен, но ближе к центру сцены возникло непредвиденное препятствие: кто-то из музыкантов сдвинул вдруг свой стул ближе к хору, и продвигаться пришлось, почти повернувшись на бок. Ползти на боку Ивана никто не учил, но он упорно, как рекламный заяц с батарейкой «энерджайзер», стремился к своему звёздному часу, машинально считая оставшиеся до него такты и стирая в хлам локти рукавов концертной формы.
Увлечённый дирижёр, старший лейтенант Процянко, сперва не понял, почему хор начал как-то странно заикаться, глаза старшего лейтенанта стали строги, он пробежался взглядом по артистам и совершенно неожиданно обнаружил искривлённые едва сдерживаемым смехом физиономии. Не понимая, что происходит, и продолжая дирижировать, Процянко придал своему лицу грозное выражение и состроил гримасу, которая должна была означать: «Вот я вам всем устрою после концерта!» Однако, это не помогло. Более того, в зрительном зале услыхал он, сначала лёгкий, а затем уже и не скрываемый смех, переходящий