– Сначала напиваетесь, потом дерётесь. Кто тебе виноват?
Откуда ты такая умная взялась? Такая морально подкованная. Такая разумная и прагматичная. И ок, раз уж ты именно такая, то какого хрена ты сидишь в сраной приёмной, а не читаешь лекции в Принстоне?
– Иди нахуй! Пиздуй, сука, нахуй! – говорю я ей. И, кстати, это нужно было сделать в самом начале. Желательно сопроводив фразу размашистым локтем в центр лица. Но какой там локоть, когда я не могу разогнуться?
Опять Мазик со своим перегаром:
– Братуха, всё нормально, ты сможешь, ты вырулишь.
И так ведь и наваливается. Ну понятно, ноги не держат, бухой же. Дебил, блять.
– Мазик, еблан, съебись нахуй! Ты тупо меня раздавишь сейчас!
А потом у меня перед лицом оказывается бланк и ручка:
– Подпишись.
Думаю, если бы я отказался подписываться, меня бы оставили на улице.
***
Другая палата. Меня выгрузили с каталки на кровать отвратительного качества. Пружины настолько слабые, что тело проваливается чуть ли не до пола. Думаю, это как-то связано с тем, что главврач ездит на отличном автомобиле, хорошо питается и отправляет своих детей в качественные вузы.
В палате чисто, просторно. Три мужика сидят на своих кроватях. На вид чуть более коммуникабельные, нежели предыдущие.
Когда санитары уходят, один из мужиков начинает рассказывать, как прошлой ночью увидел у себя на груди таракана. И как однажды, когда он лежал в другой больнице, одному мужику таракан залез в ухо.
– И этот таракан так скребётся, как будто ломом кто-то в ухе ковыряет. Это он так говорит, я-то не знаю, мне ни разу не залазил, – говорит этот мужик.
– И что потом?
– Вытащили потом.
Тем временем я наблюдаю в своей памяти последний и самый ужасный пазл из моей прошлой жизни:
***
Операционная. Я лежу на столе. Голый. Передо мной большая железная лампа с кучей огоньков.
Вокруг меня врачи.
Боль уже часть моего бытия настолько, что я к ней привык. Я окончательно измотан и даже не держусь, я просто жду, когда это всё закончится. Я не просто готов к смерти, а просто понимаю, что скоро умру. И этот факт меня никак не трогает. Наконец-то конец.
Меня привязывают к операционному столу, вставляют в рот плотный тканевый валик. Неожиданно доктор подносит скальпель к моей груди и рассекает её, оставляя ровные срезы моей плоти по обе стороны лезвия. Плевать. Холодный скальпель скользит по моей груди, и мне просто всё равно. Мне больно, ощущения живые, полноценные, зрелище пугающее. Но мне просто всё равно. Безразлично.
Как