По семейной традиции, кто бы из Остинов-младших ни находился у Литлвортов, к «нему или к ней ежедневно заглядывали родители, то порознь, то вместе, и малюток часто приносили в пасторат». И все же фермерский коттедж «был и должен был оставаться для них домом до той поры, пока они не научатся бегать и говорить». Георгианская мать, препоручая уход за своим младенцем посторонней женщине, поступала так вовсе не из каприза и не от бессердечия. У георгианцев было принято привлекать к уходу за детьми широкий круг лиц, и родители часто «делили труды с сестрами и братьями, бабушками и дедушками, нянями и служанками». Кстати, заведенный у миссис Остин обычай отдавать совсем еще крошек в чужие, но умелые руки вполне себя оправдал. В отличие от многих семей восемнадцатого века, где антисанитария и болезни уморили катастрофическое множество новорожденных, Остины, насколько известно, не потеряли ни одного.
Однако такой практичный подход к воспитанию означал, что связь между миссис Остин и ее потомством была несомненно ослаблена. Когда сама миссис Остин отлучилась из Стивентона, ее муж писал, что дети это едва заметили. Они «обращают всю свою детскую нежность на тех, кто рядом и добр к ним». Это, «может, не слишком приятное открытие для любящего отца, – размышлял мистер Остин, – но так, видно, устроено мудрым Провидением для счастья ребенка».
Самые ранние биографы Джейн, члены ее семьи, старательно упирали на то, что жизнь в пасторате протекала в согласии, достатке и полной гармонии. Однако позже историки подметили, что вынянченная на стороне, а потом отосланная в школу, Джейн почти пять из своих первых одиннадцати лет провела вне семьи. Это проливает новый свет на легендарную семейственность Остинов и, возможно, в какой-то степени объясняет тот холодок, который чувствуется в отношениях Джейн с матерью.
Миссис Остин произвела на свет своего последыша, Чарльза, 23 июня 1779 года. Ей было сорок. При том что она пережила восемь родов, ей удалось по-настоящему умно разнести их во времени и сберечь тем самым здоровье. Теперь состав семьи определился окончательно. Когда Джейн вернулась с Чиздаунской фермы к родным, она заняла среди них самое скромное место – место каплюшки, куклы старшей сестры Кассандры в игре в «дочки-матери». Она была круглощекая, чуть что заливалась румянцем и словно в рот воды набирала, «прячась в молчание». Впоследствии Джейн сожалела о своей детской робости. Она с завистью писала о раскованности одной юной особы: «Милая, естественная, открытая, доброжелательная девочка, пример благовоспитанности, присущей лучшим из современных детей, – и настолько непохожая на ту, какой я была в ее лета, что меня часто охватывают изумление и стыд». Ее брат Генри писал, что «Джейн ни разу не произнесла ни опрометчивого, ни глупого, ни грубого слова»,