«Сейчас самое время!» – решил я, встал, включил свет и нанес на бумагу свою «последнюю волю».
В приглушенном свете спального бункера и при неутихающем шуме, производимом вентиляторами, мешавшем мне заснуть, меня посетила еще одна мысль. Она ясно показала, что этот день знаменовал собой начало нового отрезка в моей жизни.
«Сегодня солдат Скорцени получил приказ, который в любом случае, независимо от того, чем закончится операция, в корне изменит всю его дальнейшую судьбу, конечно, если я останусь в живых», – пронеслось у меня в голове, ведь в моем бытии появилась новая важная компонента, возвышавшая меня над остальными немецкими солдатами.
Как ни странно, но это чувство не показалось мне диким, и я был полон решимости твердо и уверенно пройти предначертанный мне путь. Одно только будущее могло показать, хватит ли у меня сил, чтобы выдержать такое испытание.
Однако со сном пришлось окончательно распрощаться. К тому же было уже почти шесть часов утра. Я, как был в пижаме, выскользнул из своей «каюты» в коридор и спросил у попавшегося мне ординарца, где можно привести себя в порядок. Оказалось, что здесь имелся даже душ, и уже через несколько секунд я подставил свое измученное тело под живительные струи, включая то горячую, то холодную воду. Контрастный душ за каких-то полчаса начисто вымыл из моей головы всякие глупые и ненужные мысли.
В шесть часов сорок пять минут я уже сидел за завтраком в чайном домике. Времени оставалось не так и много, так как машина, которая должна была доставить меня на аэродром, была заказана на семь тридцать. Генерала Штудента видно не было.
«Скорее всего, он отдыхал в каком-нибудь другом месте», – подумал я.
Теперь у меня проснулся зверский аппетит, и ординарец не успевал подносить все новые блюда, которые я заказывал. Мне явно хотелось наверстать упущенное накануне. Между тем за окнами совсем рассвело, и влажные от росы поля начали куриться под первыми лучами восходящего солнца.
На улице я заметил фельдфебеля с овчаркой и подошел к открытой двери, чтобы лучше разглядеть собаку, ведь эта порода нравилась мне больше всего. Овчарка послушно выполняла команду «Апорт!», садилась и по приказу легко перепрыгивала через поднятые на высоту около полутора метров сомкнутые в круг руки фельдфебеля. Подозвав его к себе, мне удалось выяснить, что это была любимая овчарка Гитлера по кличке Блонди[113], которая совершала свой утренний моцион.
Пора было отправляться в путь, и я взял свой портфель, составлявший теперь весь мой багаж, а перед этим мне принесли телеграмму, подтвердившую отправку моей команды. На этот раз машина отвезла меня на другой аэродром, располагавшийся почти на самом гребне высокого холма.
«Какая прекрасная цель для воздушного налета противника, – подумал я. – Это просто чудо, что еще ничего не случилось!»
Через несколько минут прибыл и генерал Штудент, проспавший остаток ночи