– Если Аменхотеп станет соправителем своего отца, ему понадобится старшая жена, – заметила моя мать. – И это будет или Нефертити, или Кия. А если ею станет Кия…
Она не договорила, но всем нам и так было ясно, что она имеет в виду. Если это будет Кия, то влияние визиря Панахеси в Египте резко возрастет. Ведь сделать дочь Панахеси царицей будет очень легко и логично: Кия уже и так была замужем за Аменхотепом, да еще и находилась на третьем месяце беременности. Но если она станет старшей женой, то нашей семье придется склониться перед Панахеси, а это было немыслимо.
Отец поерзал на подушке, устраиваясь поудобнее, и задумался, пока слуги послушно гребли на север.
– Нефертити уже пообещали, что она станет женой царя, – добавила мать. – Ты сам говорил ей об этом.
– Тогда Тутмос был еще жив! Тогда у нас была стабильность и все выглядело так, что Египтом будет править… – Отец закрыл глаза.
Я смотрела, как над лодкой встает луна, и через какое-то время сочла, что уже можно задать вопрос:
– Отец, кто такой Атон?
Он открыл глаза.
– Солнце, – ответил он, глядя на мать.
Они словно бы разговаривали мысленно, без слов.
– Но ведь Амон-Ра* – бог солнца.
– А Атон и есть солнце, – проворчал он.
Но я все равно ничего не понимала.
– Но почему же тогда Аменхотеп хочет построить храмы в честь бога солнца, о котором никто не слышал?
– Потому что если он построит храмы в честь Атона, то в жрецах Амона не будет нужды.
Я пришла в ужас:
– Он хочет избавиться от них?
– Да, – кивнул отец, – и пойти против всех законов Маат. От неожиданности я едва не поперхнулась. Никто не смел выступить против богини истины и справедливости.
– Но почему?
– Потому что наследный принц слаб, – пояснил отец. – Потому что он слаб и ничтожен, а ты должна научиться распознавать мужчин, которые боятся тех, кто обладает властью, Мутноджмет.
Мать метнула на него острый взгляд. Сказанное только что отцом было самым настоящим бунтом, но за плеском весел его никто не мог расслышать.
Нефертити уже ждала нас. Она еще не до конца оправилась от лихорадки, но уже вышла в сад, где и прилегла у бассейна с лотосами, и на коже ее изящных рук переливался лунный свет. Едва завидев нас, она встала, и я ощутила нечто вроде торжества оттого, что видела похороны принца, в то время как она оказалась слишком больна, чтобы присутствовать на них. Но чувство вины тут же заглушило эту недостойную радость, когда я заметила, с какой тоской она смотрит на нас.
– Ну, как все прошло?
Я-то рассчитывала, что каждое слово придется вытягивать из меня клещами, но поняла, что не смогу быть такой же жестокой, какой нередко бывала она.
– Просто великолепно, – тут же выпалила я. – А саркофаг…
– Кто разрешил тебе встать с кровати? – принялась бранить ее мать.
Впрочем, она приходилась