Я испытала прилив восторга оттого, что он знает, как меня зовут. Мой отец встал и, нахмурившись, резко спросил, глядя поверх моей головы:
– Все это прекрасно, но где же моя вторая дочь?
Мы с Нахтмином переглянулись.
– Они сказали, что придут, когда будут готовы, – ответила я, чувствуя, как горят у меня щеки, и услышала, как за столом кто-то громко ахнул. Это была Кия.
– Благодарю вас, – сказал мой отец, и военачальник исчез. Я села за стол, и передо мной тут же появились чаши с едой: гусь, жаренный в чесночном соусе, ячменное пиво и баранина в меду. Играла музыка, и за звоном посуды мне было трудно расслышать, о чем разговаривают мои родители. Но вот Кия перегнулась через стол, и голос ее прозвучал ясно и звонко:
– Нефертити – дура, если думает, что он забудет меня. Аменхотеп обожает меня. Он посвящает мне целые поэмы.
Я вспомнила псалмы в покоях Аменхотепа и подумала, не он ли их написал.
– Я забеременела в первый же год и уже знаю, что это будет сын, – злорадствовала она. – Аменхотеп даже выбрал имя для нашего ребенка.
Я едва успела прикусить язык, чтобы не ляпнуть, какое же именно, но все мои старания были напрасны.
– Тутанхамон, – сказала она. – Или, быть может, Небнефер. Небнефер, принц Египта, – мечтательно произнесла она.
– А если это будет девочка?
Черные глаза Кии расширились. Подведенные сурьмой, они стали словно в три раза больше.
– Девочка? Почему это должна быть… – Но ее ответ заглушил рев труб, возвестивших о появлении моей сестры. Мы все обернулись, чтобы увидеть, как Нефертити входит в зал, опираясь на руку Аменхотепа. Женщины из окружения Кии тут же начали перешептываться, поглядывая то на меня, то на мою сестру.
Сидя на возвышении, царица Тия резко обратилась к сыну с вопросом:
– Быть может, мы все-таки потанцуем, пока ночь еще не кончилась?
Аменхотеп перевел взгляд на Нефертити.
– Да, давайте потанцуем, – ответила моя сестра, и такое почтительное отношение своего сына к жене не осталось незамеченным моей тетей.
Многие гости упились до такой степени, что не заметили, как закончилась одна ночь и началась другая, и их приходилось разносить в паланкинах уже после восхода солнца. Я стояла со своими родителями в выложенном плиткой коридоре, ведущем к царским покоям, и дрожала от холода.
– Ты совсем замерзла, – нахмурилась мать.
– Просто устала, – призналась я. – В Ахмиме мы никогда не ложились так поздно.
Мать улыбнулась, но в улыбке ее сквозила легкая грусть.
– Да, теперь многое будет совсем по-другому. – Она пристально всмотрелась в меня. – И что же все-таки произошло?
– Перед началом торжества Аменхотеп был с Нефертити. Она пришла к нему. Нефертити сказала, что он попросил ее провести с ним ночь.
Мать взяла меня за подбородок, а потом погладила по щеке, видя, что я удручена:
– Тебе нечего бояться, Мутноджмет. Твоя сестра будет находиться от тебя совсем недалеко, всего лишь через