Итак, вещи мира «ни порочны, ни непорочны, ни совершенны, ни несовершенны». Понятно, что при таком взгляде на бытие никакое представление о духовной эволюции возникнуть не может. Более того, само слово «духовность» употребимо здесь только в самом отдаленном своем значении. Недаром мы помещаем его в кавычки – ведь это понятие обусловлено особенностями европейского ума, переносящего собственные предрассудки на благодатную почву индо-буддистского мистицизма. Тем не менее упреки в отсутствии «духовности» критики Кастанеды выражают достаточно часто.
Скажем, уже цитированный выше Рам М. Тамм в качестве одного из недостатков учения дона Хуана называет «страсть к жизни», именуя его изначальным «кармическим комплексом». Отсюда – невозможность высоких духовных достижений, ибо карма не преодолена, не «изжита» и т. д. На этом примере мы ясно видим, насколько узко и однозначно понимается духовность большинством современных мистиков. Единственно достойная для них цель – устранение из трагического круговорота иллюзий и переход в некую высшую апатию, отмеченную невыразимым блаженством и (если уж говорить честно) абсолютной бездеятельностью. Только такой процесс в их представлении может считаться «духовным развитием». Легко заметить, сколько понятий, свойственных только определенному типу культуры, вовлечено в это туманное, но благородное слово. Лишь благодаря нашему удивительному самомнению «духовность» оказывается критерием истины при исследовании головокружительной бездны бытия. Настолько ли мы проницательны, чтобы доверять самодельной мечте и под нее кроить мироздание?
Например, центральной мифологемой большинства духовных учений Востока является «возвращение к источнику». Такой «путь назад» тоже сплошь и рядом принимают за свидетельство духовности предлагаемой доктрины. О чем, собственно, идет речь? Бесконечность развития, столь высоко ценимая человеком, здесь превращается скорее в фикцию, ибо декларируемая идеальная цель – не только отречение от эго, а полное возвращение в изначальную безличность: То, Брахман, Шуньята, Абсолют и т. п. Конечно, можно найти немало метафизических спекуляций, оправдывающих необходимость «индивидуализированного» эпизода в истории эволюции Духа, чтобы затем ему (Духу) вернуться в конце концов к первичной имперсональности. Однако и здесь трудно понять, почему мы должны удовлетвориться словесными играми на этот счет и почему высшим достижением человека надо полагать возвращение к отправной точке. Верно заметил Рам Дасс в своей книге «Зерно на мельницу»: «Жутковато становится, когда начинаешь растворяться в Пустоте». Но: «Прекрасно, когда возвращаешься к Богу».
Странным образом сюда подключается сострадание ко всему живому, и вот уже готова очень красивая, но столь же безосновательная мысль: «Единственная причина, по которой совершенно свободная сущность предпочла бы остаться внутри иллюзии, – это для того, чтобы облегчить страдания всех существ»