Весь месяц простояла ужасная погода; Европу накрыли метели и снегопады, так что отправляться в путь с приятелями графа – господином Хаймнером и душепопечителем Гектором в компании нового камердинера Марселя – я не решался довольно долго. В начале декабря ко мне пришли письма с соболезнованиями от старых земляков отца, родственников и знакомых, нескольких товарищей по пансиону, которые спрашивали о моем здоровье и просили разрешения навестить мрачный замок, занимавший немало страниц в моих длинных ответах на их редкие послания. Как-то раз я пообещал одному отпрыску благородного семейства радушный прием в холодном Дункельбурге, но сейчас ему пришлось отказать – я надолго уезжал из родных мест, обремененный исполнением сыновнего долга, и не предполагал, удастся ли мне вернуться обратно, поскольку долгий путь в таинственные земли внушал лишь сомнения, перемешанные с неподдельным страхом. Через несколько недель, в преддверии Рождества, преподобный Гектор посетил меня в прекрасном расположении духа и настоятельно рекомендовал отправиться на восток, как можно скорее, ибо душа графа должна была обрести покой в обители своих предков, где когда-нибудь буду почивать и я сам. Подобные разговоры едва не свели меня с ума. Отправляться на другой конец Европы мне вовсе не хотелось, однако совершение печального обряда входило в обязанности священника, и он увещевал бы нерадивого отпрыска каждые десять минут, будь на то его воля. Похороны графа сулили мало приятного, и все же я заставил разум принять незапланированную поездку в Валахию, как странный подарок судьбы.
Присутствие мертвого тела в Дункельбурге будоражило неокрепшее воображение молодого хозяина. Вечерами я велел Марселю вести дела в моей комнате, будто бы желал разобраться во всех нюансах, которые не переставали быть для меня чем-то запредельным, а потом играл с ним в шахматы и расспрашивал о покойном отце, ведь почти ничего о нем не знал. Оказывается, пока я постоянно сидел на одном месте в библиотеке, углубившись в изучение очередного шедевра, Радиш вел бурную ночную жизнь. Он занимался охотой, имея великолепное зрение, каким обладают только хищные звери, устраивал скачки на самых непокорных жеребцах, доставленных ему из восточных степей, бесконечно с кем-то спорил на политические темы и затевал драки в случае, если некто отваживался не разделять его мнения. Особенно старый граф любил упиваться на рассвете в близлежащей таверне и проклинать весь мир, чем неоднократно наводил