Эти четыре отреставрированных каркаса скрипок могли бы послужить в часы досуга семье итальянских виноделов, где каждый с детства мечтал заполучить хотя бы что-то подобное, или тщеславному, алчному, «скупердяю» антиквару. Он мог бы поторговаться и гораздо дороже продать их на аукционе, а потом реализовать другие свои товары, наживаясь на любом проявлении великодушия у честных граждан.
– Кажется, меня хотят вылечить, – пролепетал самый оригинальный из всех своих друзей каркас.
– Не переживай, – заверил самый потертый полный каркас, глядя на тонкую фигуру, рассуждавшего, маленького своего подобия. – Мы еще полежим и поспим, пока ты превратишься в настоящую красавицу, которую сможет взять в руки любой ребенок, желающий научиться извлекать сказочную мелодию смычком.
– Моя верхняя дека тоже требует склеивания. На меня сел случайно утомившийся скрипач, чтобы я замолчала навек, – меланхолично продолжил второй полный каркас.
– Давайте не будем рыдать понапрасну, а вспомним праздничные былые концерты и представления, как мы обычно делали раньше, – сказал второй четвертной каркас. – Сколько милых созданий любовались нами! Сколько слез и грез мы прежде вызывали у родительской аудитории в просторных залах.
– Для моей вибрации не хватает душки, – встрепенулся первый говорящий четвертной корпус, устаревшего изделия с хриплым смехом пожилого господина, и закашлялся.
– Зато у меня есть душка, – стал хвалиться полный корпус без трещины. – Помню честолюбивого юношу. Он держал меня изредка и даже аккуратно вкладывал в твердый футляр, чтобы дать мне отдохнуть, а потом снова взяться за дело. Но потом мое место заняла известная французская скрипка, а я больше не выступал с концертами и не демонстрировал свой завиток.
– Какая мелодия без душки. Ни полноты, ни живости, – воспринимая серьезно сказанное своим другом, поддержал его сосед – полный корпус. Так они продолжали беседовать, пока пожилая женщина не достала с балкона старую морщинистую сумку из-под черно-белого от дождей и ветров фанерного журнального столика.
Она вытерла осторожно пыль, развернула целлофан, перебрала струны для гитары. Затем разложила четыре скрипичных корпуса – два самых маленьких и два полных – на полу.
Взяв кисточку, опустив ее в соответствующую лаковую краску с оттенками кленового дерева и сосны, она нанесла легкими мазками на все изделия, скрепляя трещины лаком. Когда лак высох, она вторично покрасила устарелые части скрипичных музыкальных изделий, некогда служившие верой и правдой своим почитателям.
«Кажется, у меня появились серьезные соперники», – подумала она, проникаясь иллюзией, что эти вещи когда-нибудь войдут в моду и достанутся будущим Страдивари, Гварнери, Амати или просто отправятся в музей скрипок в Венеции.
«Пусть мои шалопаи-внуки растут. Если захотят, то смогут наилучшим