Пропуская через свою территорию поезд, на котором ехали Ленин и его соратники, германское правительство расссчитывало, что большевики, будучи ярыми противниками нашей военной политики, своей агитацией будут способствовать выходу России из войны. Этого не случилось. Действия большевиков были вялыми и нерешительными. Фронт, однако, разваливался и без их помощи.
Историки всегда поражались, сколь быстро нам удалось заключить Брест-Литовский мир, несмотря на противодействие со стороны Антанты. Да, мир этот был тяжел для страны, мы потеряли огромные территории, но это в любом случае было лучше, нежели потерять всю Россию.
Через год, как вы знаете, война закончилась победой Антанты, и нам удалось вернуть значительную часть утраченных территорий. Нелегко пришлось нам в Версале, особенно поначалу. Члены делегаций глядели на нас буками. Кое-кто пытался демонстративно обливать россиян презрением. Гучков, помнится, взглянув на мрачное лицо Ллойд-Джорджа, шепнул мне: «Этот Лев британский еще, глядишь, и от нас репараций потребует. Такому палец в пасть не клади». Постепенно нам удалось нейтрализовать эту неприязнь и убедить союзников в том, что ситуация в России летом семнадцатого года представляла собой типичный Force Majeure: мы просто не могли исполнять союзнический долг в силу внешних непреодолимых обстоятельств. Следует признаться, что дело было не только и не столько в нашем красноречии. Возвращение долгов царской России – вот что стало альфой и омегой этой стадии переговоров. Главы европейских держав прекрасно понимали, что любые санкции против России чреваты задержкой выплат и даже полным их аннулированием. Такими суммами не бросаются. Отделение Польши и Финляндии, с чем наша делегация немедленно согласилась, только способствовало укреплению престижа нашей страны…
Надежда Крупская
От Григория Зиновьева я не ожидала такой реакции. Последние тезисы Владимира Ильича – это его духовное завещание партии. Я пребывала в полнейшей уверенности, что каждое слово этой маленькой рукописи будет встречено с вниманием