Глубокой ночью он отправился к своей любимой, обожаемой Феофано, в надежде в её объятиях найти утешение, утонуть в её ласках, забыть о тревогах. Войдя в спальню, он протянул руки и быстро приблизился к ней, стал жадно целовать, от Феофано сильно пахло розовым маслом, кружившим ему голову, Никифор распахнул на ней накидку, целуя её страстно меж холмиков грудей, горячо зашептал:
– Как ты прекрасна! Я так по тебе соскучился, обними меня, согрей моё сердце, удуши своими сладкими поцелуями!
Никифор Фока увлёк её на ложе. Она прикрыла ему рот ладошкой и спросила:
– Мой храбрый воин не верит своей Феофано?
– Что ты моя радость, о чём ты?
– Тогда почему часом ранее здесь был Лев Велент со своими псами этериотами, искали заговорщиков, и где, у меня в покоях, в спальне императрицы Византии!
– Прости их моё сокровище, они выполняли свой долг! Но я позже приказал всех этериотов сменить на норманнов, а псы пусть снаружи помёрзнут, кстати, сегодня такая холодная ночь.
Никифор Фока плотно прижался к Феофано, гладя рукой по животу, томно спросил:
– Моя горячая, отдаст мне частицу своего тепла?
Феофано переспросила:
– Всех, и у моих дверей тоже?
– Нет, у твоих и так стоят норманны, с ними ещё папия Михаил будет всю ночь. Довольно о заботах, обними меня крепче, хочу твоей страсти!
Феофано улыбнулась через силу, всем видом скрывая своё беспокойство, обхватила его шею, притянула к себе, томно зашептала:
– Иди ко мне, мой император, мой воин!
Никифор Фока сбросил с себя одежды, и накрыл её своим крепким телом. Тут за окном послышался слабый свист.
– Что это, что за свист?
– Наверно ветер завывает в неприкрытое окно, лампы начадили, я открывала их, пойду, прикрою плотней.
Она встала, и пошла к двери, ведущей на террасу, приоткрыла её ненадолго, впустив холодного свежего воздуха, затем плотно задвинув занавеску, вернулась на ложе, оставив дверь не запертой. Прижавшись к горячему телу Никифора, игриво сказала:
– И впрямь очень холодно сегодня, сейчас наверно на улицу никого