Просрала ты свою жизнь, Римма Васильевна.
Фомина выбралась изза стола.
Её ухода никто не заметил: у детей начались уже танцы.
…
Огромный Вовка Маслов прижимал к себе Любу, которая в спектакле играла привидение, и неплохо играла кстати, несмотря на свою вызывающую материальность.
– Ты меня задавишь! – капризничала Люба.
– Ну, я ещё никого не задавил… – успокоил Вовка. – Ребро както сломал – это было.
– ?!
– Танцевал тоже с одной… Обнял покрепче – смотрю, она побелела, ни слова сказать не может. Думаю: что такое? Ребро, оказалось, сломано. Потом в больницу к ней ездил…
– И всё?! Как честный человек, ты должен был на ней жениться!
– Дак она уж была замужем.
Между танцующими ходил и улыбался Королевич, носил на стол ещё какието закуски, чистые стаканы.
Сын вечно занятой мамы, Королевич отдан был в своё время в круглосуточный детский сад, и бронебойная система тамошнего ухода и воспитания навсегда закрепила некоторые особенности его развития: был он молчалив, запуган, учёба у него не шла, работать он устроился сторожем. В театре Королевич ничего, конечно, не играл, но всегда был под рукой для разных мелких поручений. Фомина любила его и както берегла: ни разу в жизни – ни разу! – не повысила на него голос. Большето этим никто из детей, включая безукоризненного Сергея Палыча, не мог похвастаться.
– А ты, значит, английский преподаёшь?
Сазонов и Соня стояли на крыльце. Он вышел покурить, она – составить компанию.
– Я его так и не выучил… Скажи чтонибудь!
– You are absolutely irresistible… – пробормотала Соня, и последний звук слова Сазонов снял с её губ поцелуем.
– Я ведь правильно понял? – улыбнулся он и поцеловал Соню ещё раз.
Губы были мягкие, не настойчивые, ничегото Сенечка не добивался, а ему просто нравилось целоваться. Недокуренную сигарету он за Сониной спиной послал в урну точным щелчком.
2.
Телефон зазвонил в два часа ночи.
– Вы, конечно, теперь столичный житель, Семён Петрович… – укорила Фомина звонившего. – Можно и не помнить, сколько у нас тут времени! Я сплю давно…
– Я хорошо помню, что у тебя сегодня премьера, – просто сказал Кобрин. Не притворяйся, мол.
– Римма, поскольку ЮНЕСКО объявила следующий год годом