Я думаю, что это именно так.
Они так жили. Они так мыслили. Такое поведение, которое просто сбило поначалу меня с толку, это был их образ жизни. И мне кажется, что по-другому они бы и не могли поступить. К своему несчастью, понимать это я стал только сейчас, через несколько дней после того, как старик со мной попрощался.
Все это время я так и жил в потайном месте усадьбы равви Иосифа, куда вела единственная крошечная лазейка, находящаяся за будкой огромной собаки по кличке Бадж. В безопасности этого места я был уверен. Также, впрочем, как был в этом уверен и сам хозяин усадьбы, поместивший меня здесь.
Иосиф не мог поместить меня в своем доме по нескольким очевидным причинам.
Во – первых, в его доме всегда были посетители, которые могли бы без труда узнать во мне того самого покойника, которого недавно жители селения прилюдно и с большим удовольствием похоронили.
Во – вторых, фарисей и иудейский священник, равви Иосиф, конечно, не мог размещать с собой под одной крышей нечестивца, преступника и язычника, каковым являлся я в его глазах.
Поэтому я лежал на улице, в потайном месте его усадьбы и был этому несказанно рад.
Единственным недостатком моего укрытия было то, что это помещение было просто небольшим пространством между высокой каменной стеной, определявшей границы усадьбы равви Иосифа во внешнем миру, и точно такой же внутренней стеной, ограничивающей пространство внутреннего дворика. Сверху был очень плотнорастущий терн, с огромными шипами. Так что ни перелезть через этот забор, ни выбраться из моего укрытия наружу было невозможно, не оставив при этом на заборе все свои кишки. Поэтому я и лежал там совершенно спокойно, предаваясь воспоминаниям и размышлениям. Изредка меня освещало солнце, пробиваясь через толстенную поросль терна. И дважды за прошедшую неделю мочило дождем. И я по – детски был рад и тому и другому. Потому что на памяти еще были свежи воспоминания о звуке, который издает сыплющаяся в могилу земля. Еще на памяти моей были свежи воспоминания и о том, каким ужасным бывает состояние смерти нераскаянного грешника. То, когда ты все понимаешь и чувствуешь, но сделать ничего не можешь, лишившись инструмента, с помощью которого человек совершает поступки – своего тела.
О, да! Да! Я бы ни за что не променял лежание в узкой каменной расщелине забора, где тебя кормят, поят и выносят за тобой, а также еще и лечат, на то ужасное состояние, в которое я попал, когда во второй раз выпил воды мертвых…
Да. Я положительно был рад тому, что меня вернули к жизни вторично. И условие вести жизнь, не связанную с разбоем и преступлениями, это условие я, конечно, принял безоговорочно, потому что теперь мыслил по – другому.
Эта семья меня изменила.