добавь немного безумия и любви
(быстрорастворимой ерунды),
любопытства – и получишь прошедшее,
волшебную чушь.
здесь нас больше нет.
жизнь после нас подобна плагиату.
«в ней проступала грация…»
в ней проступала грация
как кошка сквозь занавески.
пригласила на чай.
и вот она, долгожданная аудиенция.
но Вильгельм Телль преступно медлил,
натянутая струна впивалась в пальцы,
как струна в мыло,
и глупый шмель бился за окном в занавески.
лианы вожделения
щекотали уши, а райское яблоко – вот оно,
желанное, манящее, дразнящее – вот оно.
где же ты, змей, помоги мне…
глубокий вырез на спине – как скала,
и, разогнавшись, соскальзывал на дельтаплане,
и родинка, как гнездо ласточки в отвесном камне.
это смертельный прыжок
в неподвижное (зеленый бетон) море женщины.
мы прилипли друг к другу, словно водоросли;
объятия, поцелуи со вкусом зубной пасты,
и распахнутая дверь на балконе
втягивала нас и возвращала,
как волна прибоя – оранжевые сланцы.
а в начале был чай и несколько травоядных слов
(тираннозавры появились позже, где-то в мае),
неопытность, как лягушачья кожа,
сбросив которую мы свету являем
хитрого, хищного продолжателя рода…
шикарное воспоминание – как норковая шуба.
в ящик памяти насыплю таблеток от моли,
чтобы спустя годы не смотреть на себя сквозь дыры
в шерстяном тумане… что же здесь было?
что от моей жизни осталось?
аллея пустоты с кленовыми драконьими лапами,
с разбросанными тут и там глазами…
преграды
рассвет притянут к небесам
стальными нитями,
привинчен косыми болтами лучей,
и серые домины выступают из теней,
как крупные зубы из челюсти.
а я смотрю в потолок, и потолок смотрит в меня,
сквозь меня,
и видит книгу Рэя Бредбери и носок под кроватью,
песочная женщина лежит рядом со мной, свернувшись,
как пустыня под тонким слоем снега.
и я могу пальцем вывести на заснеженной коже плеча
«что тебе снилось, любимая?»,
нежно зачерпнуть песок из ее живота.
я чувствую свои несуществующие крылья —
или это широчайшие мышцы спины постанывают
от удовольствия? ночное море отступило,
отлив лунности и тьмы обнажил, как проказа,
бородавчатые каркасы затонувшей реальности,
нашу пустующую одежду, наши сброшенные маски.
искрят водоросли сновидений на люстре,
пучки мерцающего укропа,
и рыбки добровольных галлюцинаций
трепыхаются возле фикуса на подоконнике.
пощечины