кто-то долбает пианино этажом ниже —
бросает серебряные бруски в окна.
никто не знает, что дальше будет с нами.
Господь всесилен в настоящем,
мы живем только один раз, как свеча,
не от нас зависит,
что мы освещаем, кого запомним.
и с этим тоже ничего нельзя поделать.
я вдохнул в тебя жизнь
я вдохнул в тебя жизнь —
в снежную женщину с зелеными глазами.
ты чуть улыбнулась и сказала: «привет!
я побуду с тобой до весны?»
я вдохнул в тебя с первым поцелуем
лучшую часть своего мира,
и опавшие листья под первым снегом шуршали,
как деньги в конверте.
мы шли по проспекту, взявшись за руки,
шел мягкий пушистый снег…
кто-то записывал душу мира поверх нас,
как музыку, как узоры инея на стеклах.
это наша зима.
воздух покрывался
серебристыми чешуйками, точно тритон
или солнце-желток, вмерзший в льдину.
можно было весь вечер провести в твоих волосах —
в спальне или возле камина,
чтобы достать листик липы,
будто креветку, застрявшую в водорослях.
из окна нашей кухни – вид заводского района:
обрубки труб, шелковые выкидыши дыма,
будто пальцы полковника,
нажавшего красную кнопку.
и морозы, как немые псы
из канцелярских кнопок,
покусывают нас за руки, за ноги,
что-то пытаются нам сказать…
но мы не будем слушать их —
будем любить и ждать весны.
«наш дворик спит, будто каторжник…»
наш дворик спит, будто каторжник:
в кандалах скамеек
подложил под бритую голову асфальта
трансформаторную будку, тихо гудящую —
бетонный улей с электрическими пчелами.
но мы не будем спать.
ты мягко обнимаешь меня за шею,
щекочешь под подбородком.
так бывает с влюбленными женщинами – играет
с неразорвавшимся снарядом,
щекочет кисточкой,
стучит кровавым ногтем по капсюлю.
в тусклом свете, пропущенном сквозь жалюзи,
ты превращаешься в фиолетовую женщину-зебру
с бархатными полосками на бедрах, спине.
еще один год вместе.
мы проплыли затонувшую акру,
покрытую черными кораллами грачей
в голубом, огненно-рыжем небе парка,
отраженную в грандиозной луже.
и кленовые листья разбросаны под ногами,
как раздавленные крабы;
парк красиво чернеет, подгнившая желтизна
похожа вкусом и цветом на печеные бананы в кожуре;
дрожат чертоги увядания – кроны каштанов —
как люстры при землетрясении в два балла.
еще один год, еще один мельчайший стежок
сделала тонкая игла вечности,
пришила нас ко времени-пространству вместе —
расплавленную