Мы миновали барную стойку и пожарные выходы, прошли по коридору и попали в заднюю часть здания, а точнее, в пристрой, сложенный из бурого кирпича. Он заполнял пространство между «Марией» и соседним домом. Окна выходили на тесный задний двор, образованный косым многоугольником старых построек.
В комнате с низкими подоконниками и деревянными полами косой свет бил на шесть бильярдных столов. Двое посетителей, глянув на нас, продолжили играть без азарта. Цокал кий, и шары глухо бились по стенам. Скрипел старый пол.
Один из столов был закрыт чехлом, и Братерский направился к нему, скинул покрывало и выставил шары. Он снял пиджак. Движения его были уверенными, как у человека, который проделывал это много раз.
– Я не умею играть, – зачем-то доложил он.
В белой рубашке с ослабленным воротом он двигался, как фехтовальщик. Сложно было поверить, что он не умеет.
Разбивал я. Удал получился неточным, и треугольник шаров вяло разъехался в стороны. Братерский прицелился по шару, который я бы не выбрал в качестве отправной точки; и все же он рассчитал правильно – шары бешено заметались по столу, и два тут же угодили в лузы. Я не успел разобраться, как ему это удалось.
Следующие три удара принесли ему еще пять шаров. Я смотрел с недоумением, потому что Братерский в самом деле не был похож на игрока в бильярд, даже на тех двух, что сражались за соседним столом. Хороший игрок не спешит, когда выбирает позицию, но стоит ему почувствовать вкус, изготовиться, задержать дыхание, как он превращается в оружейный затвор. Удар выходит звонким и отчетливым.
Братерский играл не так. Он торопливо и небрежно выбирал позицию, зато потом долго искал устойчивую позу, стараясь не задеть другие шары. Пальцы его не отличались твердостью, кий гулял. Ехидный тренер, с которым я занимался перед чемпионатом СМИ, назвал бы его пальцы «макаронами», а насчёт позы высказался бы так: кто бочком, кто рачком.
Но бил Братерский хитро. Удары получались смазанными и шли как бы вскользь, но шары ложились в лузы на самом излете, как соглашаются мягкотелые, но нерешительные собеседники.
Один раз он все же промахнулся, и я попытался перехватить инициативу, но закатил лишь один шар. Братерский добил партию.
Он лукавил насчет своего неумения. Я распознал в его манере игры нечто новое, быть может, другую школу бильярда, в которой полагаются не столько на силу удара, сколько на мягкость и точность, отмеряя ему энергии ровно столько, чтобы он свалился в лузу на последних вздохах.
– Партия, – произнес Братерский. – Что скажите?
– Я, похоже, мало понимаю в бильярде. У вас интересная техника. Вы здорово играете.
Двое за соседним столом глядели на нас и о чем-то переговаривались. Судачили о моем почти сухом поражении.
– А я неважно играю, – продолжал я. – Да и пробовал всего несколько раз, если не считать компьютерного бильярда…
– Я вам советую поразмышлять