И вдруг я понял что-то еще. Блаберид сдался. Я констатировал это довольно спокойно, как не переживаем мы из-за срезанных волос.
Блаберид умер. Осталась лишь роговая оболочка, из которой выползало на свет что-то новое, о чем я не имел никакого понятия. Щеки мои горели.
Я вернулся в кафе, где сидел Братерский.
– Ну? – посмотрел он вопросительно.
– Может быть, в этом что-то есть, – сказал я, садясь напротив. – И что дальше?
Он смотрел на меня с любопытством:
– Я вижу, вы что-то почувствовали.
– Да. У меня было очень странное состояние… Я не могу пока сформулировать.
– Не формулируйте. Учитесь думать без слов.
– Но это классно. Это, знаете… дарит надежду.
– Не преувеличивайте ее, – сказал Братерский. – Это не конец, а только начало, к сожалению.
– Почему к сожалению?
– Потому что вы прошли точку невозврата, но впереди еще большой путь. Люди отвернутся от вас, и вы станете судьей самому себе, и потеряете все, что имели до сих пор, и перестанете гордиться тем, чем гордились, и найдете совсем другие радости, которых никто не сможет с вами разделить, и многие поставят на вас крест, и сами вы будете сомневаться в себе бесконечно. Я желаю вам, чтобы, когда вы коснетесь дна, у вас хватило воздуха подняться обратно.
– Я устал, – сказал я, собирая вещи. – Вы ведь угощали?
Он кивнул. Я натянул куртку. Некоторое время мы молчали.
– Не скажу, что надеюсь увидеться с вами еще раз, – сказал я. – По-моему, я просто сошел с ума. Или близок к тому. Это шизофрения или психоз. Вы, наверное, и не существуете. Я вас вообразил. Доктора разберутся. Ну все. Пока.
Я направился к выходу и услышал за спиной голос Братерского:
– Между гениями и сумасшедшими есть очень большая разница. И все же их часто путают. Потому что и те, и другие не боятся шагать в пустоту. Не сдавайтесь.
Часть 2. «Заря»
Каждое утро я начинал с двух вредных привычек: с кофе и соцсетей. Я шёл на редакционную кухню, наливал горячий кофе, садился за дикий оранжевый стол и склонялся над смартфоном. Сначала считал лайки и проверял комментарии, а когда надоедало, пробегал ленту друзей.
К моменту, когда я вспоминал про кофе в следующий раз, он был холодным и сладким, как талое мороженое. Теряла градус и лента. От её мерцания у меня начиналась морская болезнь.
Соцсети действовали изнуряюще, напоминая череду трейлеров без возможности посмотреть фильм целиком. Иногда я спрашивал себя, есть ли в этой эрозии внимания умысел или мы сами рады заморочить себя?
Через призму соцсетей жизнь выглядела, как перевернутый