В другом варианте мести представляю, как разрубаю мечом прекрасную грудь Александры Георгиевны, и она падает бездыханной рядом с уже мёртвым Калинковичем.
Как они могли! Двое самых любимых людей оказались предателями! Нет, никогда их не прощу! Закусив губу, иду и иду вперед, пока не вижу со дна балки маленькие, словно игрушечные, домики на противоположном склоне оврага. Дальше идти некуда, назад – не к кому. Валюсь на спину в захрустевшие листья. Недавно взошедшая луна заливает охряным светом всё вокруг, и я долго смотрю на неё. В балке сильно пахнет сыростью и прелой листвой.
«Наверное, меня уже ищут. Ничего, пусть поищут, пусть побеспокоятся! Не хочу больше к этим предателям! Убегу к маме».
Тропинка белеет среди травы, подобно извивающейся змее. Шаг за шагом, преодолевая страх, усталость и голод, карабкаюсь наверх, хватаясь руками за выступающие корни. Вот и край оврага. Вдалеке, среди деревьев, горят огни интерната. Постояв минуту на самом верху балки, направляюсь не к школе, а от неё – вдоль забора, к остановке автобуса.
«Убегу! Уеду к маме! Она ждёт меня» – короткие, злобные мысли проносятся в голове и гонят вперёд. Вот показались огни фонарей вдоль шоссе, вот и сама дорога – матово-блестящая чёрная полоса уходит в город: туда, где меня ждёт мама.
Выхожу к остановке – серой скамейке под крышей из рифлёного железа. Лавочка высока, и я сижу, болтая ногами в воздухе. Напряжение спало. Даёт о себе знать усталость – веки слипаются, хочется есть, спать и к маме. Терпеливо жду, когда из-за подъема покажется дребезжащий ящик автобуса номер двадцать один, чтобы залезть на заднее сиденье и уснуть. Помню, что мне надо ехать до конечной остановки. Там, на «кольце», нужно сесть в трамвай, а с остановки – пешком домой, в уют родной квартиры, где меня ждёт мама.
Автобус всё не идет: руки начинают коченеть, холод прокрадывается под курточку, в желудке давно играет голодный марш. Хочется куда-нибудь, где тепло и есть горячий суп, пусть даже гороховый.
Александра Георгиевна, Калинкович и ещё кто-то из учителей появляются на остановке за минуту до того, как старенький «ЛАЗ», натужно рыча на подъёме, выезжает из низины.
– Алёша! Алёша! – Александра Георгиевна обнимает дрожащее тельце, шепчет нежные слова и гладит спину икающего от холода мальчика.
– Я любил вас, Александра Георгиевна! – бормочу, глотая холодные слезы и сопли. – А вы, а вы…
– Я тоже люблю тебя, малыш. И всегда буду с тобой и только с тобой. Ты, главное, больше не убегай.
Александра Георгиевна плачет вместе со мной и слезы словно что-то смывают с её души.
К корпусу идём, взявшись за руки. Я весело размахиваю свободной рукой. Вот и родные ступеньки, спальня и милая кровать. Александра Георгиевна присаживается