Ну вот, так-то лучше. Есть контакт. Егор почти улыбается, когда дверь распахивается и в комнату входит Яр. Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать это: выдают его запах, его довлеющая надо мной аура, его тихие шаги и мое громкое сердце.
Он останавливается за спиной, кладет руки мне на плечи и сжимает, чуть сильнее, чем приятно, почти больно. Я кладу свои ладони поверх его, и мы оба молчим.
– Я… – голос Егора срывается.
Ни муж, ни я не торопим его.
– Я осознаю, что совершил глупый, детский поступок, не достойный отпрыска семьи Самарских, – на одном дыхании говорит мальчик, но во взгляде что угодно, кроме раскаянья.
– Не в первый раз, – замечает Яр, и глаза мальчика зло сверкают, прежде чем он успевает спрятаться за показным послушанием.
Ого, да у них в отношениях не трещина, а дыра, не хочется, чтобы из-за меня она превратилась в каньон.
– Я все равно не знала, куда разложить все эти вещи.
– Я все равно собирался обновить тебе гардероб, но это не оправдывает Егора, – голос мужа бесстрастен, но плечи мои он сжимает сильнее. – Ты дашь нам несколько минут?
И больше дам, если проблема решится.
Встаю, обнимаю мужа, потому что мне нравится его обнимать и потому, что кажется, мои объятия удержат его от неправильного поступка. Наверное, в моих глазах что-то все-таки отражается, потому что Яр склоняет лицо, якобы поцеловать в ушко, но сам шепчет:
– Я не трону его, обещаю.
И я спускаюсь в нашу комнату и терпеливо жду Яра, но он заглядывает на минутку, поцеловать, сказать, что такое больше не повторится, и принести за брата извинения.
– Конечно, не повторится, – соглашаюсь я, – у меня больше не осталось вещей, разве что он захочет выщипать зубную щетку.
Яр расслабляется, видя, что я не затаила обиду.
– Тебе к лицу моя рубашка, – целуя, забрасывает комплиментами. – И мой ремень на твоей талии… Мм, это наводит меня на определенные мысли…
А меня наводит на определенные мысли подозрение: а как он узнал, что я вышагивала сегодня в его рубашке? Только пришел, и сразу к мониторам, просмотреть записи за день? Но тогда это как минимум начальная стадия паранойи…
– Вечером, – со стоном отстраняется, посматривая на часы, и уже у порога бросает фразу, которая вводит меня в ступор сильнее, чем заманчивое обещание: – Больше никто в «Песке» не посмеет так с тобой обращаться.
Администраторше взбучка не повредит, хотя, если уж совсем честно, я понимаю, что простым смертным делать в таком салоне нечего, вот она и расслабилась. А мне расслабление поднадоело: походила по комнате, постояла у окна, глядя на сад – о недавнем происшествии напоминает теперь только лысая клумба и остатки едкого запаха; попыталась навязаться в помощницы поварихе, но в итоге была мягко выпровожена с очередной чашкой чая. Вот так люди и спиваются, взгрустнулось, и я сама не заметила, как снова