– Я не голодна, – сказала я, направляясь к лестнице. – Ужинала с Эшли. Я переоденусь и схожу к ней позаниматься, можно?
– Хорошо. Только долго не засиживайся, иначе утром не встанешь.
Отец нервно выдохнул, и я задумалась, принес ли ему этот выдох желаемого облегчения, или он показывал, какого невероятного труда стоит отцу терпеть мои провинности. Так или иначе он подошёл к маминой фотографии, притаившейся на столике из красного дерева возле камина в гостиной и с грустью взял её в руки.
– Ах, Скарлетт, смогу ли я справиться с ней? Стать хорошим отцом и другом для неё? – он нежно провел дрожащими пальцами по золотистой рамке. – Я так боюсь её потерять, как когда-то потерял тебя…
Мою душу обожгло болью одиночества, а разум тяготил долг перед отцом: долг не принести ему лишних мучений. Понимая что всё обдумать в такой обстановке довольно трудно, я зашла в свою комнату и сменила одежду на спортивную, поскольку была убеждена, что только пробежка способствует приливу сил и здравомыслию. В минуты, когда тело устремлялось вперёд, в прохладу уличных дорог и перекрестков, я чувствовала себя независимой, всесильной, и любая из ситуаций поворачивалась под более выгодным углом.
Я спустилась по лестнице; из спальни отца доносились голоса включенного телевизора. Я взяла ключи, обулась и выскочила во двор. Мой путь лежал по Сатис-авеню вверх, ближе к особняку. Разрезая студёный воздух руками, я не спускала глаз с четырех этажей, выложенных потемневшим камнем, и он будто бы тоже не выпускал меня из виду и дразнил молчаливостью фасада. Это была своего рода схватка, определяющая кто победит: сила мышления, ведущая к раскрытию жестокой загадки, где тёмные судьбы людей сплелись в одну материю неизвестности, или его смертоносная магия, заключенная в плен непроницаемых стен. Дороги выглядели пустыней, а тротуары одиноко освещались линией уличных фонарей. Я всё бежала и бежала, пока позади не послышался рев мотора приближающегося транспорта. Я остановилась, опираясь на колени руками, чтобы перевести дух, и обернулась назад. Прямиком по дороге проехал мотовездеход. Им управлял парень в черном шлеме с темными глухими стеклами, через которые, казалось, нельзя увидеть даже яркий свет. Его голова была повернута в мою сторону, и у меня сдавило грудь от страха, что этим парнем был Лео Ферару. Он приостановился на миг, и мне стало неловко от ощущения его пристрастного взгляда. Мысль, что под шлемом скрывалось уродливое лицо или слой чистого красного мяса с белыми прожилками, непомерно ужасала. Пару раз он поднажал на рукоятку руля, заставляя мотор разрываться от насаждающего рёва; шины засвистели по асфальту, и в серо-голубом дыму вездеход рванул вперёд. У меня зашлось сердце, а мысли – одна страшней другой – лишь подгоняли скорее оказаться дома. Тревожимая странным поведением сына Каллена Ферару я побежала назад по Сатис-авеню.
Обратный путь показался бесконечно долгим. До соседского дома было рукой подать, когда под ноги мне бросился тощий котенок иссиня чёрного окраса. Он был настолько прытким, что за его