Это был декабрь 1941 года. Я перестала ходить домой – экономила силы. Спала прямо в типографии, на полу у печки.
Одна женщина принесла соль – такую прозрачную, как льдинка. Отломила мне кусочек, и я сосала эту соль, как конфету. Сейчас возьми в рот соль…
В другой раз женщины приносили сухую горчицу. Вымачивали её, воду сливали, потом снова вымачивали, воду сливали. И ещё раз. Затем смешивали с типографским клеем. Одна сотрудница принесла тальк – это ведь не мука, это металл. Но все равно и его туда добавили. Замесили, наделали лепёшек. И мне досталось две штуки. Вот, что мы кушали.
26 декабря добавили норму хлеба. Старшая сестра, Лидия, работала на фабрике. Как рабочая, она получила дополнительные карточки на 100 г хлеба. И отдала их мне.
А 31 декабря я уже могла получить карточки на следующий месяц. Проснулась утром – и ничего не вижу. В глазах темно. Я кричу: «Мама, я слепая!»
Мама послала Татьяну за хлебом. У нас булочная была через дорогу. Сестра принесла хлеб. Я съела – и прозрела.
Эльза Витальевна
В ящике письменного стола лежал наш хлебушек. Все знали: это мой угол, это – брата, а тот – сестрички. Мой, конечно, самый первый уходил. И они потихоньку мне добавляли, потому что я поменьше была.
А когда холодно стало, уже не ходили. Сестрица вставала: «Лежите, грейтесь. Холодно же!»
Какие были одеялка, шубейки, платки – всё было на нас.
Эдуард Николаевич
У мамы была железная система. Получали тогда какую-то крупу. Допустим, пшено. Мне почему-то именно пшено запомнилось. Мама брала грамм 100. И кастрюлю – наверно, литров 5. Но, может быть, 3-литровую. Так вот, на полную кастрюлю воды – чашечка крупы. И, собственно, всё. Я даже не знаю, откуда соль брали.
И вот, она наливает в тарелку по 2 поварешки получившийся водички – это наш бульон. И немного крупицы. Это получалось второе блюдо, каша.
Но ели строго по расписанию. Утром часов в 10—11. А вечером – в шесть —около семи.
Зоя Георгиевна
В октябре уже чувствовался голод. Мы с Таней пошли на рынок. Там магазин «Силос» – и очередь. Раз очередь стоит, и мы встали. Стоим, и даже не знаем, за чем. А давали такие плитки – дурынды. По плитке на руки. И мы получили, идём домой, радостные, хотя и не знаем, что это такое. Но ведь хочется грызнуть! А они же твёрдые.
Размачивали, ждали, когда она поскорее размокнет. Скушали – потом животы болели. Мама говорила: «Не ешьте, ждите, когда она совсем размякнет».
Но терпения совсем не хватало. Так хотелось кушать!
Ирина Александровна
Старались помогать друг другу. Мамочка моя рассказывала, идёт с Васильевского острова, несёт домой судочек с едой. Впереди мужчина идёт. И вдруг – падает. Мама подбегает к нему, а он уже умер.
Во время Блокады мужчины умирали чаще, чем женщины. У женщин, девушек, девочек, даже худых, есть прослойка жира. И они выдерживали это все. А мужчины – нет.
Эдуард