Я уходил все дальше, раздвигая руками высокую ковыльную траву. Оглянулся на какой-то миг. Нет, Женя – человек гордый, не побежит она следом за мной, будет переживать, в себе носить, но догонять не кинется.
Вскоре я натолкнулся на свалку. Свалочка как свалочка – что такого? Только вот взгляд мой проницательный тотчас узрел одну деталь. Беспорядочно сваленные в огромную кучу толстые тома классиков марксизма-ленинизма. А подле этого сомнительного богатства восседает, подобно сторожу, бомжеватого вида старичок, напоминающий полузабытые портреты Брежнева, с таким же кустистыми бровями.
– Что, отрок, дороженькой ошибся? – спросил он с плутоватой улыбкой.
– Ну я, вообще-то, так не считаю.
– Думаешь, верно, свалка истории? – спросил он и обвел своей палкой необъятную помойку. – Ошибаешься – дорога в неведомое.
– Да знаем мы эти дороги… – начал, было, я.
Старичок показал кулачок – маленький, сухонький шиш получился.
– Ты кто такой? Кто такой?! – возмутился он. – Чтобы со мной спорить? Тебя девушка не любит? Другую найди, и все дела, а со мной не спорь: меня гневить – тебе же накладно будет.
Я оглянулся в сторону застывшего трамвая. Правду говорила моя бабуля: понедельник – день тяжёлый, но не безнадежный.
– Кто вы, дедушка?
– Едрит-кудрит, нашёл деда! Ступай-ка ты, сынок, по Ржавой улице – вот по той, что вьётся среди разбитых автобусов. До конца дойдёшь – кукушечка тебе судьбу нагадает. А с меня какой спрос?
Старичок заглянул мне в глаза, губы растянулись в, словно наклеенной, улыбке. Мне бы задуматься, но мною как назло овладела бравада: «Ну и пойду!»
– О девушке своей не беспокойся! – крикнул старичок мне вслед. – Домой её провожу с наилучшими почестями!
Но я уже скрылся за поворотом Ржавой улицы.
Судьба Жени в тот момент, почему-то, не очень интересовала, вроде как остыл. «Но все-таки кто заметит её в моем сердце?» – спросил я сам себя. Размышляя так, я, между тем, вышел, наконец, из этого странного переулка, образованного островами разбитых машин, пластами лежащих друг на друге. Прошел под выцветшим плакатом с полустертой надписью:
«Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи!»
Он был натянут между двумя покосившимся фонарными столбами. И здесь я остановился, задумался. Вроде бы, с Женей и так уже оказались по ту сторону реальности, когда трамвай неожиданно воспарил. Но, мало того, теперь я двигаюсь куда-то в совсем уж иную сторону бытия. Вернуться? Примириться, наконец, с холодностью Евгении? Сомнения раздирали мою душу, будто волки, но я не вернулся: моё внимание привлекли тоскливые звуки похоронного марша. Вдоль ленты пригородного шоссе двигался траурный кортеж. С минуту поколебавшись, я приблизился к нему.
Оксана Егорова
Когда мне исполнилось четырнадцать